Какие ассоциации вызвали у меня эти крики? На мой взгляд, они свидетельствовали о том, что человек сам по себе перестал существовать и на смену ему пришла толпа со своими законами. Такие обезумевшие толпы окружали гильотину, а в Риме требовали крови христиан. Такая толпа собралась в священной роще кельтов в ожидании появления Мариуса – нового бога. Я ясно видел перед глазами эту рощу, так же отчетливо, как и тогда, когда Мариус рассказывал мне свою историю.
Не думаю, что их факелы казались более зловещими, чем эти разноцветные лучи света. А ужасные плетеные великаны были едва ли больше гигантских металлических конструкций по обе стороны сцены, на которых были установлены динамики и бесчисленное количество прожекторов.
Однако здесь не было атмосферы жестокости и насилия, не было жажды смерти – только избыток энергии, рвущейся из молодых тел, долго сдерживаемой и получившей наконец естественный выход.
Из первых рядов на меня накатила еще одна волна гашиша. Длинноволосые, с ног до головы затянутые в кожу байкеры с кожаными, украшенными шипами широкими браслетами на руках хлопали над головами в ладоши. Они казались мне призраками древних кельтов, варварами со струящимися по плечам локонами. Из каждого уголка огромного прокуренного зала на меня изливался поток чувств, которые, наверное, можно назвать любовью.
Свет то вспыхивал, то гас, отчего движения зрителей выглядели резкими, можно сказать, конвульсивными.
Они все громче и возбужденнее скандировали в унисон только одно слово: «Лестат! Лестат! Лестат!»
Это было поистине божественно. Какой смертный способен устоять перед подобным восторгом и поклонением? Я взялся за полы плаща – это должно было послужить сигналом для остальных. Потом тряхнул головой, чтобы рассыпались волосы. Это вызвало новый всплеск воплей и свиста, доносящихся отовсюду.
Лучи прожекторов метнулись на сцену. Я поднял полы своего плаща, словно крылья летучей мыши.
Вопли переросли во всеобщий рев.
– Я вампир Лестат! – крикнул я во весь голос, отступая от микрофона.
Звук был почти видимым, он прокатился по всему огромному залу, и ответом ему стал невообразимо громкий, пронзительный вопль толпы, как будто старающейся перекричать меня.
– Ну же! Я хочу вас услышать! Отвечайте! Вы любите меня? – сам не ожидая от себя чего-либо подобного, выкрикнул я.
Зрители захлопали, затопали по бетонному полу. Некоторые вскочили на деревянные сиденья.
– Кто из вас хочет стать вампиром?
В зале стоял даже не рев, а поистине грохотал гром небесный. Несколько человек попытались вскарабкаться на сцену. Но телохранители тут же столкнули их вниз. Один высокий темноволосый байкер, держа в каждой руке по банке с пивом, прыгал на одном месте.
Свет вспыхнул еще ярче. За моей спиной из динамиков раздались оглушительные звуки, напоминающие грохот мчащегося на полной скорости поезда, – казалось, локомотив вот-вот выскочит на сцену.
Все остальные звуки буквально утонули в этом грохоте. Мне вдруг почудилось, что зрители пляшут, раскачиваются и извиваются в полной тишине. Яростно и пронзительно запела электрогитара. Барабаны то тише, то громче отбивали ритм. Разрывающее душу продолжительное звучание синтезатора сначала взлетело до самых вершин, а потом вдруг обрушилось вниз и слилось с кипящим морем других звуков, вошло в их ритм. Наступил тот момент, когда должен был тихо и при этом совершенно отчетливо на фоне аккомпанемента зазвучать голос:
– Я вампир Лестат, вы собрались на великий шабаш, но мне очень жалко вас всех.
Сдернув микрофон со стойки, я принялся бегать с ним из конца в конец сцены. Плащ крыльями развевался за моей спиной.
– Не в ваших силах противостоять повелителям ночи. А им нет дела до ваших бед. Ваш страх доставляет им удовольствие.
Они пытались дотянуться до меня, дотронуться до моих ног, посылали мне воздушные поцелуи. Парни поднимали на руках юных подружек, а те старались ухватиться за мой черный плащ, развевающийся над их головами.
– Мы овладеваем вами с любовью, мы убиваем вас с наслаждением, смерть – это ваше освобождение. Никто не в силах сказать… Вас никто не предупредил.
Яростно ударяя по струнам, Таф Куки подскочила ко мне. Она завертелась на одном месте, в то время как мелодия перешла в пронзительное глиссандо. Барабаны и тарелки грохотом обрушились на головы, а звуки синтезатора вновь взметнулись на головокружительную высоту.
Музыка пронизывала каждую клеточку моего тела. Ничего подобного я не испытывал никогда.
Я полностью отдался танцу, то вращая бедрами, то хлопая по ним, приближаясь вместе с Таф Куки к самому краю сцены. Мы имитировали свободные и эротические движения Пульчинеллы, Арлекина и других персонажей итальянских комедий, импровизировали так, как делали это они. Инструменты то теряли нить мелодии, то обретали ее вновь, а мы тем временем импровизировали, ни одно наше движение не было отрепетированным, мы танцевали, находя образы и их пластическое воплощение прямо здесь, на сцене.
Многие пытались присоединиться к нам, однако телохранители безжалостно сталкивали особо настойчивых со сцены. А мы, словно дразня обезумевших юнцов, двигались вдоль самого края площадки, трясли головами, так что волосы полностью закрывали наши лица, но мы вновь откидывали их назад, чтобы оглянуться и посмотреть на собственное изображение на гигантских экранах, кажущееся нам своего рода галлюцинацией. Звуки пронизывали все мое тело. Они катились по нему, как металлические шарики, которые находят для себя одно углубление за другим во всех моих членах. И вдруг я осознал, что отрываюсь от пола и медленно взлетаю вверх, а потом так же медленно и бесшумно опускаюсь обратно на сцену. Полы моего плаща развевались, а рот приоткрылся, являя взорам всех присутствующих острые клыки.
Эйфория… Оглушительные аплодисменты…
Перед моими глазами мелькали белые, обнаженные, вытянутые шеи. Мальчики и девочки жестами манили меня к себе, умоляли подойти к ним ближе и завладеть их телами. Некоторые даже плакали.
Воздух был пропитан дымом и насыщен запахом крови. И повсюду я видел только тела, тела, тела… Тем не менее я чувствовал, что все они наивно и непоколебимо верят в то, что это всего лишь искусство, всего лишь артистический трюк!
Что никто не причинит им вреда. Вокруг царила безумная истерия. Однако все были уверены в своей полной безопасности.
Мои оглушительные вопли они относили за счет работы звуковых установок, а прыжки воспринимали как обыкновенные сценические трюки. И это вполне естественно, ибо повсюду их окружала магия и они имели возможность видеть нас, так сказать, нашу кровь и плоть на огромных сверкающих экранах.
