Но его речь никак не повлияла на шумное обсуждение за столом. Все продолжали яростно и бурно спорить, пока внезапно не умолкли. Кто-то внес предложение, его поддержали и приняли решение. Моя судьба была решена.
Не имело смысла просить суд о снисхождении. Меня судили существа, не интересовавшиеся ни мной самим, ни моей точкой зрения. Они хотели только избавиться от меня без крови и без чувства вины.
Было странное движение в самом сердце переплетения переговоров: что-то собралось, вспыхнуло. У меня не было причин так думать, но я все же подумал: возможно, это последний огонь в моей жизни, который скоро…
или уже…
разгорается.
Пока разгорался огонь, я глянул на Квитуна Его лицо больше не выражало радости по поводу моего спасения, исчезла нежная улыбка, что была мне лучшей наградой. Я перенес бы десять ран, подобных моей последней ране, лишь бы он улыбнулся мне снова.
Но было слишком поздно для улыбок, слишком поздно для прощения. Сплетенные реплики переговорщиков почти растворились друг в друге, а пламя внутри их все усиливалось, забирая крупицы тепла у других ангелов и демонов в зале.
И тут оно вырвалось и бросилось на меня.
В тот же миг дверь, за которой я прятался, растворилась в огне вместе с коробкой и несколькими идеально ровными каменными глыбами, оставив меня без защиты перед судным пламенем, что вырвалось из сердца переговоров.
Оно настигло и окружило меня пылающей завесой, не позволившей мне даже попытаться бежать — если предположить, что у меня были силы или желание бежать. Я просто ждал исполнения приговора, отдав себя смерти. Внезапно раздался чей-то крик. Это опять был Иоганн Гутенберг, его голос стал хриплым от гнева. Он снова возражал, и снова его не услышали.
У меня было время подумать, пока пламя окружало меня.
«Разве я недостаточно наказан?»
Я задаю вам сейчас тот же вопрос:
«Разве я недостаточно наказан?»
Вы видите меня своим мысленным взором? Видите? Я окружен огнем демоническим и священным, танцующие завитки жара пробираются сквозь прорезь моей раны, доходят до горла и лица, изменяют природу моей плоти, крови и костей.
И снова я спрашиваю вас:
«Разве я недостаточно наказан?»
Пожалуйста, ответьте «да». Во имя милосердия, скажите, что вы наконец поняли, какие ужасные страдания я перенес. Скажите, что я заслужил избавление.
Нет, даже не говорите этого. К чему тратить силы на разговоры, когда вы можете потратить ее на единственное, чего заслуживает эта обожженная, изрезанная клинками и истерзанная когтями тварь в ваших руках.
* * *
Сожгите эту книгу.
Если это будет единственное проявление сочувствия в вашей жизни, вам все равно откроются врата рая.
Я знаю, вам не хочется об этом думать. Ни одно живое существо не желает думать о смерти. Ho она придет. Вы умрете, и это так же неизбежно, как неизбежно ночь сменяет день. Вы будете бродить по серой местности, далекой и от ада, и от рая, и от любого места на этой планете, которую человечество считает своей собственностью, и тогда некое существо с едва различимым лицом, в одеянии из дыма и звездного света приблизится к вам, и раздастся голос, подобный свисту ветра в разбитом окне:
— Что ж… Мы в затруднительном положении. По всем правилам ты должен отправиться в ад за шашни с демоном по имени Джакабок Ботч. Но мне говорят, что есть смягчающие обстоятельства, и я хочу, чтобы ты рассказал о них своими словами.
Что вы скажете?
— О да, у меня была книга, в которую вселился демон, но я передал ее другим.
Так вы не заслужите пропуска к дверям рая. И не тратьте время на ложь. Они знают все, эти духи у врат. Они задают вам вопросы, но ответы им уже известны. Они хотят услышать, как вы скажете:
— У меня была книга, в которую вселился один из жесточайших демонов в истории мира, и я ее сжег. Я жег ее, пока она не превратилась в хлопья серого пепла. Потом я растер пепел в пыль и развеял по ветру.
Вот вам и ключ к вратам рая.
Я клянусь, ради всего святого и нечестивого, ибо они части великой тайны: Бог и Дьявол, Свет и Тьма — это одна неразделимая мистерия. Я клянусь, что это правда.
* * *
Что?
Даже после всего этого я не дождался огня? Открыл вам тайну тайн, а моя темница по-прежнему холодна. Холодна, как вы, переворачиватель страниц. Вы холодны до мозга костей. Я вас ненавижу. Снова не могу найти слов. У меня есть вся моя ненависть, но нет средств выразить ярость и отвращение. Если я назову вас дерьмом, я оскорблю содержимое моего кишечника.
Я думал, что научил вас кое-чему о путях зла, но я теперь вижу: вам были не нужны мои поучения. Вы сами знаете зло, более того, вы воплощаете его. Вы тот, кто стоит рядом, пока другие страдают. Вы либо примкнете к толпе линчевателей, либо будете наблюдать медленную смерть безымянного приговоренного.
Я убью вас. Вы это знаете. Я хотел рассечь вас одним взмахом лезвия, от уха до уха. Но теперь понимаю, что это слишком милосердно. Мой нож пройдется по вам так же, как ваши безжалостные глаза бегали по этим строчкам. Взад-вперед, взад-вперед. Убийство это или чтение, движения одни.
Когда дело будет сделано на славу, ваша жизнь вытечет наружу. Горячая, кипучая жизнь выплеснется на пол у ваших ног. Можете себе представить, как это выглядит, переворачиватель страниц? Как сосуд красных чернил, оброненный неловким творцом.
И не найдется никого, кто попросит пощадить вас. Никого в пределах освещенной страницы — здесь всегда день, когда книга открыта, и всегда ночь, когда она закрыта. Никто не станет молить о милосердии, когда вас разденут догола — голым и окровавленным вы пришли в мир, голым и окровавленным покинете его, — и я буду упиваться зрелищем вашей гусиной кожи и ужасом в ваших глазах.
О, мой переворачиватель страниц, зачем вы позволили так далеко зайти, когда столько раз вы могли бы чиркнуть спичкой?
Остались только порезы. Взад-вперед, поперек живота и груди, по органу любви; сзади, по ягодицам, пока ярко-желтый жир не вывалится под собственным весом, пока кровь не потечет по поверхности вашего бедра. Я подрежу ваши поджилки. Демонация, как это больно! И как вы кричите, как вопите и всхлипываете! До тех пор, пока я снова не подойду спереди и не закончу трудиться над вашим лицом. Глаза — взад-вперед. Нос — долой одним ударом. Рот — взад-вперед, и он разверзся, как рот дурачка, когда несчастное существо молит о чем-то.
Этого вы хотите? Такая извращенная, лживая, бессердечная свинья, как вы, не заслуживает ничего другого. Только медленная мучительная смерть и скорое забвение в самом дешевом ящике, какой отыщут ваши любимые люди.
Я прав?
Нет? Кажется, вы возражаете?
Если вам не нравится, используйте последний шанс. Хватайтесь за него, вот он — самый последний шанс изменить свою судьбу. Нет ничего невозможного, даже сейчас и даже для извращенной, лживой, бессердечной свиньи. Нужно просто прекратить водить глазами, и я не буду также водить ножом.
* * *
Ну же?
* * *
Нет. Все мои разговоры о ножах и глазах вас не трогают? Я буду сулить вам мрачную жестокую участь, пока горло не запершит до крови, а вам и дела нет.
Вы хотите только, чтобы я закончил этот проклятый рассказ. Как будто это придаст смысл вашей бессмысленной жизни.
Позвольте мне сказать: нет, не придаст. Но я расскажу вам, чем все завершилось, а вы за это заплатите.
Предпоследний огонь.
Он захватил меня снаружи и изнутри, заполонил мою кожу, мышцы, кости и спинной мозг. Ему принадлежали мои чувства и память. Ему принадлежали мое дыхание и экскременты. И он превращал их все в общепонятный язык. Это ощущалось как чесотка глубоко-глубоко внутри. Я поднял правую руку и увидел, что с ней происходит, свет прочерчивал линии на ладонях и освещал слой плоти под замысловатым узором моих вен и нервов, будто карты какой-то тайной страны, спрятанной в моем теле.
