- Почему вы думаете, что ад существует под вашим садом, - спрашиваю я его.
Он вешает лампу обратно на ветку, сплевывает коричневый шарик мокроты в канаву и говорит:
- Если рай на небе, то где, блядь, ты ожидаешь увидеть ад?
Чертовски железная логика. Он был прав. Если верить всему сущему и не быть очень принципиальным.
- Я так и подумала.
Я протягиваю руку через забор и называю свое имя. Когда он берет лопату и снова начинает рубить землю, я отступаю назад и спрашиваю, как его зовут.
Не останавливаясь, он спрашивает:
- Они прислали тебя?
Я пожимаю плечами и спрашиваю:
- Кто они?
- Толстый торговец зеленью? Вдова с цветами? Соседи?
- Нет, - говорю я ему. - Я живу по соседству и подумала, что самое время представиться.
- Я знаю, где ты живешь и кто ты, - говорит он. - Не то чтобы меня это волновало.
Серьезно?! На пару секунд мои щеки покрывает румянец стыда. Видимо он имеет виду, те несколько раз, когда я стояла голой у окна и смотрела на него. Однажды мне показалось, что он тоже обратил на меня внимание. И где-то даже приостановил свою активную работу. Видимо не показалось.
Интересно, он думал обо мне?
Газетчик и почтальон никогда не приносят посылок в его дом. Птицы не залетают на его лужайку. Если идет сильный дождь, его сад и дорога остаются сухими, как кость. Волей и неволей задаешься вопросом - что не так с этим стариком. Может он знает что-то, чего ìы не понимаешь?
Он копает землю, а я смотрю на его дом. Окна черные, как ил, кирпич темно-красного цвета. Кровавого цвета. Краем глаза я вижу, как тусклый желтоватый свет освещает комнату на верхнем этаже. Там стоит фигура, размытая кружевной сеткой. Я оборачиваюсь и спрашиваю:
- Там ваша жена?
Он перестает копать и смотрит в сторону дома. Обернувшись, он достает из-за пояса старые карманные часы, подносит их к свету лампы и говорит:
- Пора есть.
Он поднимает лопату и идет обратно к дому. Я остаюсь на пару минут, наблюдая за тенью в окне; смотрю, не движется ли она. Я чувствую на себе взгляд фигуры, наблюдающей за мной с тем же любопытством. Через минуту на плечо фигуры ложится рука, оттягивая ее назад в тень. Свет померк. Дом погружается в черноту.
На следующий день яма стала больше - не менее четырех футов в глубину и столько же в ширину. Старика нигде не видно. Я говорю об этом мистеру Баттерворту, и мы договариваемся встретиться у меня вечером, чтобы он мог сам понаблюдать за раскопками. И возможно дать совет - куда можно обратиться по поводу странного поведения соседа.
С восьми до позднего вечера мы ждем, когда пустынные улицы и дворы покрывает пелена из ночного тумана. Становиться непривычно тихо и только луна периодически скрываемая облаками освещает такие привычные и безобидные при свете дня очертания наших домов. Я рассказываю мистеру Баттерворту о фигуре в окне, о шуме в соседней комнате, о стуке, незапертом замке на калитке, пилении и скрежете посреди ночи. Я рассказываю мистеру Баттерворту о воплях, визге и стонах. Они появились как только я стала подозревать, что в доме старика живет кто-то еще.
Но вокруг нас не слышно ничего, кроме нашего дыхания и ноток неуверенности, задерживающихся на наших губах. Как назло этой ночью тихо и все очень скучно. Нет движений. Нет криков и стонов.
Когда старик переехал в наш район, ветры стали беспокойными, поднимая листья с деревьев, не характерными для нашего региона, и разнося газеты, которые мы никогда не читали. Однажды в среду, вернувшись с супермаркета, я обнаружила первую страницу таблоида, зацепившуюся за куст лаванды возле моей входной двери. Страницы были расправлены, заголовок гласил: "Убийца сбежал из тюрьмы".
На следующее утро яма стала больше. Ни мистер Баттерворт, ни я не слышали, как копали. Да и по его понимающей улыбке, вопросам о моем самочувствие и сроках беременности, я понимаю что он не очень-то верит в шумного соседа.
- Может вам стоит прописать снотворное? - спрашивает Баттерворт.
Я киваю.
- Возможно, это идеальный план.
Я улыбаюсь. Хотя на самом деле, считаю секунды, пока этот плохо выбритый кретин, уже решит что пора уходить.
В халате я выхожу в сад. Перегнувшись через забор, я смотрю в глубокую разрытую яму.
- Привет! Вы меня слышите, мистер?!
Тишина.
Мистер Баттерворт ушел. Но мне не дает покоя этот старик и его яма, поэтому оглядевшись и не найдя ничего страшного, решительно открываю калитку. Черт!
Утренняя роса почти мгновенно смачивает мои тапочки в виде медвежат, ноги утопают в мягком ворсе и податливой земле. Идти сюда в таком гардеробе, быть может не лучшая идея. Но это отходит на второй план, когда я ловлю себя на мысли, что не слышу íи птиц, ни насекомых. Тишина гробовая. Даже старый платан, и тот подвергся унынию и высох. Быстрее всего старец повредил корневую систему. Теперь бедное дерево завалено набок, и уже начало чернеть. Я наклоняюсь над краем ямы. Внизу – огромная дыра небытия. Бока опускаются до идеальной О-образной формы, черной, как рот оперного певца.
Дом. Все окна на нижнем этаже заклеены газетой, верхние занавешены сетчатыми шторами. Я стучу в заднюю дверь, заглядываю через щели в газете. Ничего.
Рядом с небольшой живой изгородью лежит свернутый кусок веревки. Я беру один конец и обматываю его вокруг платана, а другой бросаю в отверстие. Я проверяю еe на прочность. Дерево хоть и завалено и почти сухое, но все еще крепкое. Послужит страховкой. Я спускаюсь вниз.
Земля сырая, суглинок. Мои тапочки-медведи скользят по стенам. Один падает с ноги, и я не слышу, как он приземляется. Либо высоко, либо тапок мягкий.
Я спускаюсь. Медленно.
Надо мной парит маленький медальон света, жизни, моей жизни. Веревка, она продолжает распускаться, и медальон света уменьшается до размера таблетки парацетамола.
Когда я показалa мистеру Баттерворту газетную статью о сбежавшем убийце, он позвонил в местное отделение полиции. Мистер Баттерворт хотел знать имя убийцы, его возраст и как он выглядит. Он хотел знать, имеет ли убийца отношение к отрубленной руке и пропавшим детям в нашем районе.
Холодная влажная земля покрывает мою голую ногу, когда я наконец-то оказываюсь на дне ямы. Маленькие шаги. Осторожно. Прохладно. Низ халата испачкался, а пояс все время норовит развязаться, обнажив меня совсем. Я протягиваю руку и касаюсь стены, сделанной из скомканной земли и глины. Провожу рукой по ее поверхности, ил собирается между дрожащими пальцами. Я дохожу до небольшого уступа. Прямо передо мной находится проход. Впервые с момента спуска в яму, я вижу теплый свет, светящийся вдалеке.
Пока полицейский рассказывал мистеру Баттерворту подробности об убийце, я видела, как его пухлая рука крепко сжимала трубку телефона. Он не сказал офицеру ни спасибо, ни до свидания. Он просто положил трубку обратно и сказал, чтобы я никогда не упоминала об этой газете никому из своих знакомых. И с этим он ушел. Словно зомби. Развернулся и невидящими глазами посмотрел на меня, затем вышел из дома.
Проход был небольшой. Поэтому, чертыхнувшись, я затягиваю как можно туже узел на халатике и опускаюсь на четвереньки. В моем положении, при очень округлившемся животе - это большая сложность. Надеюсь, это не повредит моему будущему ребеночку.
На коленях и руках ползу через грязь и трясину, навоз и копоть, образовавшиеся миллион лет назад. Вода капает мне на лицо, в глаза, размывая свет впереди. Опустив голову, я вспоминаю времена, когда светило солнце и дул легкий ветерок. Когда я сидела в кресле-качалке на веранде. Одна рука на животе, во второй стакан с мохито.
Проход заканчивается, и я попадаю в комнату с голым деревянным полом, стенами, ободранными до штукатурки и кирпича. В дальнем углу стоит стол, на котором стоит маленькая прикроватная лампа.
