Ребенок, девочка.
Интересно, они так и сидят в переходе? Тот вчерашний бомж с малышкой?
«Нужно было позвонить куда-нибудь, – внезапно подумал он и в какой-то момент испытал нечто похожее на угрызение совести. – В полицию, больницу, например…»
Перед ним вдруг ясно встала ужасающая картина – этот вонючий алкаш с оплывшей рожей, получив вчера от него деньги (угробленный на заводе позвоночник у него, конечно же, чудесным образом, излечился), наверняка помчался в ближайший магазин за бутылкой, оставив кроху одну в загаженных тряпках. А потом этот козел напился в хлам, начисто забыв о девочке, и она осталась одна в подземном переходе.
Теперь ему было по-настоящему стыдно. Стыдно и страшно.
Я пошел домой, даже не обернувшись. В теплую квартиру, где меня ждали ужин и семья. А малолетняя девочка осталась фактически на улице. Полуголая, наверняка голодная. Им и идти-то, наверное, некуда…
Владимир чуть ли не бегом бросился вниз.
Из его груди вырвался вздох облегчения, когда он увидел знакомую фигуру вдали. Клошар сидел в точно такой же позе, в которой находился вчера вечером.
Владимир остановился возле него, выискивая среди рваной одежды девочку. Он приподнял край старого заплесневелого пальто и увидел головку ребенка, обрамленную светлыми волосами. Несмотря на то, что они буквально лоснились от грязи, Владимир не сомневался, что после хорошей ванны и сушки эти волосы будут необычайно красивыми.
Бездомный и его дочь спали.
Кузнецов присел на корточки, с трудом преодолевая брезгливость, – вонь от тряпок шла несусветная.
Ему почему-то захотелось дотронуться до щеки девочки, но он боялся реакции разбуженного ребенка.
(папа)
Владимир с отвращением взглянул на нищего. Ему даже не хотелось допускать мысли о том, что это спившееся ничтожество является отцом или еще каким-либо родственником малышки.
Он повнимательнее взглянул на бомжа и нахмурился. Неподвижно застывшее тело и слегка приоткрытый рот мужчины показались ему неестественными. Неестественными для…
(для живого человека)
Владимир сглотнул и огляделся по сторонам. Взгляд остановился на разжатой ладони попрошайки в липких разводах и ссадинах. Преодолев брезгливость, он опустил пальцы на кисть мужчины, нащупывая пульс. Рука была холодной.
Сзади раздались детские голоса, к которым примешивался женский. Мать с детьми.
– Мама, а что это дядя делает? – полюбопытствовал мальчик, толкая перед собой самокат.
– Идем быстрее, – напряженно сказала женщина. Девочка в коляске что-то агукнула, и ее брат засмеялся.
Вскоре их шаги затихли, и Кузнецов встал на ноги. Они слегка дрожали.
Нищий был мертв.
Взор Владимира метнулся к девочке. Улыбаясь, она смотрела на него.
– Как тебя зовут? – спросил он, ощущая какую-то странную беспомощность. Девочка молчала, лишь на ее губах играла легкая улыбка. Она вылезла из тряпья и теперь доверчиво смотрела снизу вверх на мужчину.
Мимо прошли два подростка. Громко обсуждая сексуальные достоинства какой-то знакомой девушки, они даже не замедлили шаг.
(папа).
Владимир моргнул. Ему почудилось, или кроха снова произнесла это слово?
Ее нужно забрать отсюда.
Кузнецов достал мобильный телефон. Стараясь не смотреть на ребенка, который не сводил с него полного надежды взгляда, он позвонил в «Скорую» и сообщил о происшедшем. Потом, вспомнив о мертвом соседе девочки, сделал точно такой же звонок в полицию.
– Папа, – отчетливо прошептала малышка. Откуда-то из лохмотьев она извлекла почерневшего от грязи плюшевого зайца, уши которого тоскливо болтались угрюмо-рваными мочалками. Она прижала игрушку к себе, и Владимир неосознанно подумал о подарке для Насти. Бог ты мой… И это игрушка для девочки?! Драный, вонючий комок плюшевого дерьма?!
– Это твой папа? – спросил он, указывая на труп.
«Сейчас она увидит… и очень быстро поймет, что случилось с ее папой».
Но девочка даже не взглянула на мертвое тело. Она вообще вела себя так, словно этого дурно пахнущего мужика никогда и не существовало. Она протянула к нему худую ручку, словно прося о помощи, но Кузнецов непроизвольно шагнул назад.
«Нет. Если ты возьмешь ее на руки, она ни за что не захочет слезть обратно».
Кроха потянулась к нему, жалобно похныкивая, и Владимир почувствовал, как в горле у него увеличивается плотный ком, затрудняющий дыхание. При этом в нем росло понимание, что этот случай ничего не значит в его жизни. И вряд ли что-то изменит. Подумаешь, маленькая бездомная девочка… Таких сотни по стране, если не тысячи. Сейчас сюда приедут представители специальных служб и ее увезут в детский приют… А он пойдет домой и через три дня даже не вспомнит об этой истории.
Он понимал это. Но почему-то глубокий взгляд широко раскрытых глаз крохи, глаз, в которых светилось умытое летним дождем небо, опровергал эти мысли, и Владимир уже знал точно – он не забудет этот случай.
Так они и стояли друг перед другом. Владимир кусал губы, ежеминутно поглядывая на часы – ну где же эти врачи-оболтусы?!
Когда приехала «Скорая», девочка заплакала. Горько и безутешно, она размазывала по чумазому личику слезы, протягивая к нему свои тоненькие ручки-палочки. Владимир стоял в стороне, тупо уставившись на спортивные кроссовки одного из санитаров. Кузнецов внезапно подумал, что эти кроссовки выглядят чуждо и странно в этом уныло-грязном переходе – наверняка им было бы больше по душе гонять мяч по траве.
«Что-то я стал излишне сентиментальным».
Ни с того ни с сего он почувствовал себя предателем. Развернувшись, он поплелся наверх. Сев в машину, Владимир медленно тронулся с места. В мозгу, пульсируя, все еще болезненно резонировал плач незнакомой девочки.
Ему казалось, что за эти минуты, которые он провел в переходе, жизнь забрала у него пару десятков лет. Таким разбитым он себя давно не чувствовал.
Ирине подарок для Насти понравился.
– Надеюсь, ей все подойдет, – с надеждой сказала она.
– Ты же мне эсэмэс присылала с размерами, я по ним и выбирал, – произнес Владимир, думая о своем.
Они поцеловались, и он нежно погладил живот супруги.
– Как мы сегодня себя чувствуем? – спросил он. – Пока еще не толкается?
– Утром пихнулся два раза, – улыбнулась Ирина. – А чувствуем мы себя великолепно. Думала, как мы назовем нашего малыша.
– Вот как! Что, уже выбрала конкретное имя?
– Арсений, – произнесла она немного смущенно, и щеки женщины слегка заалели, будто бы она волновалась, что супругу это имя может прийтись не по душе. – Как тебе?
Владимир обнял жену.
– Знаешь, самое поразительное, что именно так хотели назвать меня мои бабушка с дедушкой, – сказал он. – Но родители настояли на Вове. Арсений? Мне нравится. Я – за.
