Британского Неизвестного Солдата торжественно извлекли из захоронения последний настоятель Вестминстера и король Эдуард Исповедник. Атеистов и прочих свободомыслящих, похороненных в Аббатстве, церковные служители попросили удалиться. Нонконформистов представлял генерал Бут, а поскольку Неизвестный солдат не состоял ни в какой секте, синагогу представлял сэр Филип Сассон. Неизвестный был упокоен в удобном приюте Христианского союза молодых людей рядом с Райскими Вратами, где решено было, что он сделает заявление для прессы. Он выглядел ошеломленным, но еще более ошарашенными оказались британские слушатели, услышавшие его простой рассказ.
«Я был банковским служащим в Манчестере; у меня немецкое происхождение, но британское гражданство. Мои отец и бабушка, которые были еще живы, когда разразилась война, оба родились в Германии. Мы считали Германию нашим сказочным домом за морем. Соседи постоянно говорили, что добрая немецкая протестантская кровь — это то, чем можно гордиться, и бабушка обучала нас немецкому языку, читая каждый день отрывки из лютеровской Библии. Мой немецкий помог мне в работе на фирме; я скопил денег, чтобы навестить семейную резиденцию в Фатерлянде. Бабушка была очень довольна, и я обещал, что обязательно напишу ей письмо из той деревни, где она родилась. Бедная милая бабушка! Она умерла от горя через год, после того как началась война, с фотографией королевы Виктории и принца-наследника в руках.
В июле 1914, да-да, именно в это время, я впервые отправился в отпуск за границу, в Германию, и обнаружил, что все люди на улицах разговаривают на том же языке, что и моя бабушка. Фирма предоставила мне месяц отпуска во время банковских каникул. Я уже возвращался назад и ехал из Кёльна в Бельгию, которую хотел посмотреть; но когда мы подъезжали к Бельгии, поезд остановили посреди ночи, и мы до утра стояли на запасном пути, в то время как мимо нас проносились военные поезда. Мы думали, что это маневры кайзеровской армии. Утром нас заставили выйти из поезда и подвергли перекрестному допросу. Тогда я и узнал, что старая добрая Германия находится в состоянии войны со старой веселой Францией, а Бельгия присоединилась к Франции, чтобы быть на стороне сильнейшего. Поскольку я мог говорить по-немецки, то притворился, что я настоящий немец, но я был слишком умен, чтобы позволить себя арестовать, отослать в бабушкину деревню, а потом призвать в армию. Мне надо было что-то придумать. Но я видел, что нескольких туристов расстреляли, как шпионов, и так испугался, что набрался смелости и решил скрыться ближайшей ночью, чтобы меня не возвратили назад на обратном поезде. После этого начались мои маленькие приключения. Я шел по направлению к Англии, но когда меня окликали во мраке, я отвечал по-немецки. Иногда, мне казалось, меня не понимали, и тогда я слышал свист пуль у себя над головой. Но я решил добраться до Манчестера любой ценой.
Может быть, ради бабушки я бы остался и присоединился к немцам, если бы не видел, как они расстреливают «шпионов», снятых с поезда. Это возбудило во мне гадкие чувства по отношению к солдатам, хотя наша семья всегда радовалась тому, что немцы победили во франко-прусской войне.
Я надеялся, что они победят снова. Это дурацкое чувство жило во мне потому, что они были протестантами, а французы — католиками. Но позднее я понял, что это, в конце концов, не играет большой роли после смерти. Единственной моей мыслью было достичь Манчестера во что бы то ни стало. Это оказалось не так просто, поскольку я мог передвигаться только по ночам, а спать в дневное время, если удавалось обнаружить стог сена. Рельсы кончились, и со всех сторон были слышны звуки наступающих армий. За десять дней я окончательно заблудился и не осмеливался ни у кого спросить дорогу, потому что в равной степени боялся и немцев, и французов. Затем произошло нечто странное. Как-то вечером я оказался среди войск, рассредоточенных между деревьями. Я попал в окружение и лежал в кустах, прислушиваясь к языку, на котором они говорили. Я не мог поверить своим ушам, когда понял, что это старый добрый английский!
Я выскочил наружу, чтобы вновь почувствовать себя дома и среди своих. Можно ли было в это поверить? Они заволновались значительно сильнее, чем я, и наставили на меня винтовки. Меня арестовали. Затем я узнал, что старушка Англия находится в состоянии войны со старушкой Германией. И что же дальше? — спросил я. Мне ответили, что британская армия отступает, и ее на каждом шагу окружают шпионы. Сначала они подумали, что я один из них, но я поклялся, что являюсь британцем, и, на мою удачу, у меня сохранился обратный билет до Манчестера. К счастью, унтер-офицер сам был выходцем из Манчестера, и не было ни одной соседней улицы между нашими домами, которые бы мы не знали. Итак, меня освободили, но я остался с ними, поскольку это был самый безопасный и быстрый способ вернуться домой. Все это время я пытался понять, как Британия оказалась втянутой в войну. Стало настоящим потрясением то, что кайзер выступил против Англии после всего, что Англия сделала для него за последнее время. Я расстроился из-за бабушки. Но все в мире пошло вверх тормашками. Смешно, но англичане теперь поносили немцев, а не ирландцев, и даже пели ирландскую повстанческую песню про Типперери.
Моя одежда испачкалась в грязи и изорвалась, но они нарядили меня в солдатскую форму, оставшуюся от бедняги, которого застрелил немецкий снайпер. Мне сказали, что если я не надену хаки, немцы, увидев меня в банковском выходном костюме, сочтут шпионом и расстреляют. Впрочем, здесь не было никакой разницы, потому что на следующий день немцы окружили нас, убили меня как солдата, и вот я теперь перед вами».
Рассказ был прост и незатейлив. Ничего лучшего не оставалось, как поднять и проводить Неизвестного солдата под печальные звуки британского гимна, хотя это выглядело, как жертва, принесенная Германии, в которой он оказался. По пути к Златым Вратам звучали старые мелодии, в том числе и «Долгий, долгий путь до Типперери». Эту песню с радостью подхватили ирландские святые, которые толпились здесь и шли следом. И, в виде последней шутки, когда перед процессией предстали пылающие печи Ада, им не пришло на ум ничего лучшего, чем восклицание: «Да не угаснут домашние очаги!» Вот так попала в Рай душа неизвестного, о котором теперь кое-что стало известно.
Тем временем в Риме были сыграны грандиозные представления, где официальная делегация, состоящая из синьора Муссолини, синьора Карузо, синьора Данте Алигьери, Гарибальди и Галилео, включая и мисс Кристину Россетти, представляющую итальянское землячество в Лондоне, медленно приближалась к «Гигантскому свадебному пирогу», известному под названием Мемориала Виктора Эммануила. Столетия смиренно смотрели на это снизу. Тысячи людей в красных рубашках, миллионы в черных приветствовали их, в то время как застенчивый, трупного вида юноша вылез из своей мраморной могилы и склонился в поклоне.
