Да, ее тонкие руки уже коченеют, пальцы едва сгибаются, зрение становится все хуже по мере того, как глазные яблоки перестают повиноваться управляющим ими мышцам. Не без усилий я склоняю ее золотое чело над страницей, чтобы наставить и просветить того, кто прочтет мои заветы, мою последнюю «Книгу теней». Я полагаю, что ты, сестра… Впрочем, теперь мне предстоит состязаться с самим временем, а потому — скорее, вперед!
Вернее, назад. Вернемся к тем временам, когда моя душа обитала в моем собственном теле. Назад, к той поре, когда я была жива и опять бежала от самой себя. Нет, я не так выразилась — не в бегах же я находилась. Скажем так: я отбыла на поиски чего-то. Смысла жизни? Да, пожалуй, именно его.
Звучит иронически.
В каком это было году? На сей раз пусть отправной точкой станет 1837 год; к тому времени я прожила в Штатах уже десять лет, распрощавшись не только с моей родной Францией, но и с законами божескими и человеческими. К тому же в течение этих десяти лет я пала так низко, как уже не опущусь никогда. И мне захотелось бежать. Куда мне было податься? Ах, все равно, лишь бы в какое-то другое место. И вот я снова отправилась в путешествие, как печальная странница в смятении спрашивая себя: удастся ли мне когда-нибудь избыть свою истинную сущность и оставить позади все, что связано с ней?
Где находилось это «другое место»? Alors,[3] пусть я еще не знаю, где закончится моя нынешняя повесть, но мне известно, где она началась. Итак, отправляемся в путь.
В Гавану.
Но у меня моя собственная меланхолия, составленная из многих элементов, извлекаемая из многих предметов, а в сущности — результат размышлений, вынесенных из моих странствий, погружаясь в которые я испытываю самую гумористическую грусть.
У. Шекспир. Как вам это понравится (Перевод Т. Щепкиной-Куперник)
Ах, какое зрелище представляет собой Гаванская бухта при свете уходящего дня!
Этот вид накрепко врезался мне в память, потому что мы приплыли туда на закате и, к вящему нашему сожалению, не замедлили узнать, что не имеем достаточно времени, чтобы успеть зайти в нее до наступления темноты. Нам недвусмысленно дали это понять выстрелы пушек с форта Морро. Гавань, как и сам город, закрывалась до следующего восхода солнца. Слабым утешением стало замечание капитана: по его профессиональному мнению, в гавани было слишком много судов, чтобы плавать по ней ночью. Поэтому мы подыскали место получше на внешнем рейде, у самых стен форта Морро — мы могли слышать, как городские часы отбивают каждую четверть часа, — легли там в дрейф и на всю ночь отдали себя на волю волн и ветров.
На исходе нашего долгого плавания мне в течение многих тягучих часов довелось любоваться тем, как серебристо-зеленые берега острова Куба медленно вырастают из морской синевы. Нетерпение мое возрастало, хотя мне еще было неведомо, что «Афей», на борту которого мы выплыли из Саванны, затеял гонку с заходящим солнцем, словно преследуя его. Если бы я знала, что каждый вечер пушки форта Морро возвещают о закрытии гавани и всего города на ночь, я бы слегла от нервного расстройства, так велико оказалось бы мое огорчение. Ибо, отправляясь в Гавану, я не имела ни малейшего представления о том, что или кто меня там ждет.
Встретит ли меня Себастьяна д'Азур, — та самая, когда-то открывшая мой дар, моя мистическая сестра, soror mystica, с которой я так давно не виделась? После разразившейся во Франции революции она позабыла о славе придворной художницы и удалилась в свой замок, тихо ветшающий где-то на побережье Бретани. Может, Себастьяна действительно ждет меня на Кубе? И кого она подразумевала под местоимением «мы»? На кого намекала столь таинственным образом? «У нас есть для тебя сюрприз», говорилось в ее письме, полученном мной в Сент-Огастине.[4] Может, мне предстояла встреча с ее консортом[5] по имени Асмодей, этим фальшивым демоном? Он возненавидел меня с первого взгляда и делал все, чтобы мне навредить. Но если вспомнить, отсутствие Себастьяны однажды стало для меня сюрпризом — тогда, в Нью-Йорке, много лет назад. Я сбежала туда из Флориды — потерянная, отчаянно нуждавшаяся в помощи. Себастьяна направила меня туда (уже не в первый раз она распорядилась моей судьбой), прислав мне письмо с соответствующими указаниями. Однако по прибытии в Нью-Йорк я обнаружила другое послание, где Себастьяна просила простить ее за отсутствие, рекомендовала отправиться в дом, полный развратных ведьм, и поручала меня их заботам. (Пойми меня правильно, моя неведомая сестра, читающая эти строки: я полюбила этих жриц любви и до сих пор скорблю о том, что их уже нет рядом со мной, а дом наслаждений, принадлежавший Герцогине, остался далеко в прошлом.) Скорее всего, я или, точнее, мы — ведь на борту «Афея» у меня имелся спутник — пошли бы по городу одни, проталкиваясь сквозь толпу гаванцев, и у нас не было бы никакой подсказки, где и кого искать, кроме единственного сведения из письма Себастьяны: где-то в Гаване живет монах, которого она обозначила одной буквой К.
Несмотря на эту неопределенность, я все равно надеялась, что смогу все быстро выяснить. Вот отчего каждая волна, отделявшая нашу шхуну от заветного причала в Гаване, вызывала у меня ненависть. Следует отметить, что, пока мы пересекали пролив, отделяющий Кубу от Америки, волн мы встретили довольно мало. Наше шестидневное плавание, начавшееся в Саванне, протекало гладко, но медленно: временами мы попадали в штиль, и тогда судно дрейфовало, дожидаясь ветра.
Потом на горизонте наконец показалась вершина Пан-де-Матанзас, и вид этой горы, похожей на огромный каравай хлеба, испеченного рукой великана, очень скоро уже мозолил глаза всем пассажирам корабля. Тем сильнее мы обрадовались, когда корабль подошел ближе к острову и стали видны возделанные плантации, обрамленные высокими пальмами, словно вальсирующими под порывами ветра. Там росли сахарный тростник и кофе. Когда мы еще ближе подошли к берегу, мы смогли рассмотреть в мельчайших подробностях маяк и форты Морро и Пунта, расположенные по обеим сторонам от входа в гавань. Они походили на два огромных каменных кулака — или на две руки, схватившие узкий проход в бухту за горло с явным намерением удушить. А позади, неясно различимый в тумане, как моя будущая судьба, виднелся город, карабкающийся по крутым склонам: пастельные домики с красноватыми черепичными крышами.
