С каждым ударом свет становился все беспощадней. Наконец восточная стена не выдержала перед его напором и дрогнула, кирпичи потеряли плотность, начали растворяться, и вдалеке Фрэнк увидел то место, где звонил колокол. Это был… мир птиц? В небесах метались огромные черные тени, словно бы терзаемые ураганом… Это все, что он сумел различить там, откуда сейчас шли иерофанты, — сплошное смятение, мельтешение темных тел, которые поднимались и падали, наполняя темный воздух ужасом.
Потом стена вдруг снова затвердела, и колокол умолк. Лампочка погасла. На сей раз безвозвратно, навсегда.
Фрэнк стоял в темноте, не произнося ни слова. Даже если бы он вспомнил слова приветствий, заготовленных заранее, то все равно был бы не в силах их выговорить. Его язык словно омертвел во рту.
А потом вдруг — свет!
Он исходил от них, от четверых сенобитов, которые теперь, когда стена позади них сомкнулась, заполнили, казалось, всю комнату. От них исходило довольно сильное сияние, напоминающее свечение глубоководных рыб, — голубое, холодное, безразличное. Внезапно Фрэнк осознал: он ведь никогда не задумывался, как они выглядят. Его воображение, столь плодотворное и изобретательное, когда речь заходила о воровстве и мелком мошенничестве, было во всех других отношениях не развито. Ему не хватало полета фантазии. Представить себе этих созданий он даже не пытался.
Почему же так страшно, так невыносимо глядеть на них? Может, из-за шрамов, которые покрывали каждый дюйм их тел: плоть, истыканная украшениями-иглами, изрезанная, истерзанная и присыпанная пеплом?.. А может, все дело в запахе ванили, который они привнесли с собой, сладковатый запах, почти не заглушавший вони? По мере того как становилось все светлее, черты сенобитов проступали все отчетливее — и он не заметил радости, не увидел вообще ничего человеческого в их изуродованных лицах: лишь отчаяние да еще голод, от которого буквально кишки выворачивало наизнанку.
— Что это за город? — спросил один из четверки.
По голосу нельзя было определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Одежды существа, пришитые прямо к коже, скрывали очертания тела; ни интонации, ни искусно изуродованные черты лица не давали подсказки. Когда сенобит говорил, крючки, придерживающие нависавшие над глазами клапаны и соединенные сложной системой цепей, что были пропущены сквозь мышцы и кости, с другими крючками, прокалывающими нижнюю губу, дергались и обнажали поблескивающую алую плоть.
— Тебе задали вопрос, — сказало существо.
Фрэнк не ответил. Какая разница, как называется этот город? Его мысли сейчас были не об этом.
— Ты нас слышишь? — вопросила фигура, стоящая рядом с первой.
Этот голос в отличие от предыдущего был звонче и воздушней — так обычно говорит возбужденная чем-то девушка. Каждый дюйм головы сенобита был татуирован сложнейшим узором, на каждом пересечении горизонтальных и вертикальных линий сверкала булавка с драгоценным камнем, глубоко уходящая в кость. Язык тоже был татуирован аналогичным образом.
— Ты хоть знаешь, кто мы? — осведомилось второе существо.
— Да, — ответил наконец Фрэнк. — Знаю.
Еще бы ему не знать, ведь они с Кернером столько ночей провели за обсуждением различных деталей и нюансов, а также намеков, почерпнутых из дневников Болингброка и Жиля де Ре. Он знал буквально все, что было известно человечеству об Ордене Гэша.
И все ж… он ожидал чего-то иного. Ожидал увидеть хоть малейший признак, намек на бесконечное великолепие и блеск, к которым имели доступ эти существа. Он-то рассчитывал, что они явятся сюда с женщинами, женщинами, умащенными благовонными маслами, омытыми в ваннах с молоком, женщинами, специально подбритыми и тренированными для любовного акта: губы их благоухают, бедра дрожат в нетерпении раскрыться, раздвинуться, зады круглые и увесистые, как раз такие, как он любит. Он ожидал вздохов, соблазнительных тел, живым ковром раскинувшихся на полу среди лепестков, ждал шлюх-девственниц, каждая щелочка которых должна была распахнуться по первой же его просьбе и чье искусство в любовных играх должно было ошеломить, потрясти его, с каждым толчком поднимая все выше, выше — к невиданному, не испытанному доселе даже в мечтах экстазу. Весь мир был бы забыт в их объятиях. И тут его похоть не встретит презрения, напротив, будет встречена с радостью и превознесена.
Но нет. Ни женщин, ни вздохов. Только эти бесполые создания с истерзанной плотью.
Теперь заговорил третий, самый изуродованный из всех. Черт его было практически не различить — бороздившие лицо глубокие шрамы гноились пузырями и почти закрывали глаза, бесформенный искаженный рот с трудом выталкивал слова.
— Что ты хочешь? — спросило оно у Фрэнка.
На этого сенобита Фрэнк смотрел уже более уверенно, чем на предыдущих двух. Страх его таял с каждой секундой. Воспоминание об ужасном месте, открывшемся за стеной, постепенно стиралось из памяти. Он остался один на один с этими древними декадентами, с вонью, исходившей от них, их странным уродством, их очевидной беззащитностью. Единственное, чего он опасался сейчас, это как бы его не стошнило.
— Керчер говорил, вас будет пятеро, — сказал Фрэнк.
— Инженер прибудет с минуты на минуту, — прозвучал ответ. — Еще раз повторяю свой вопрос: чего ты хочешь?
Почему бы не ответить прямо?
— Наслаждений, — сказал он. — Керчер сказал, вы знаете в них толк.
— О да, — откликнулся первый сенобит. — Мы способны подарить тебе все, что ты когда-либо желал.
— Правда?
— Конечно. Конечно. — Существо уставилось на Фрэнка голыми глазами. — Каково твое самое заветное желание?
Вопрос, поставленный так конкретно, смутил его. Сможет ли он передать словами природу фантасмагорических картин, создаваемых его либидо?
Фрэнк судорожно пытался подыскать правильные фразы, но тут один из сенобитов сказал:
— Этот мир… Он разочаровывает тебя?
— И очень сильно, — кивнул он.
— Ты не первый, кто устает от его банальностей, — прозвучал ответ. — Были и другие.
— Правда, немного, — вмешалось лицо в шрамах.
— Верно. Таковых мало, лишь жалкая горсточка. Но только единицы осмеливались воспользоваться Конфигурацией Лемаршана. Люди, подобные тебе, изголодавшиеся по новым возможностям, люди, которые слышали, что мы обладаем неведомым в данном мире искусством…
— Я ожидал… — начал Фрэнк.
— Мы знаем, чего ты ожидал, — перебил его сенобит. — И во всей глубине представляем себе природу твоего желания. Оно нам хорошо знакомо.
