— Я же сказал, кто я, — тихо произнес он и вздохнул, глядя на меня с такой грустью, какой я никогда в жизни не видела. — И мне по-прежнему страшно.
Я уже ясно понимала, что мой собеседник либо преступник, либо сумасшедший. Как же это я, глупая, привела его в дом, не поглядев? Оценив обстановку, я приняла решение. Призраки, потусторонние манифестации — все побоку. Если я его разозлю, то, возможно, поплачусь за это жизнью. Надо поддакивать, а самой пробираться к двери. И уж тогда со всех ног бегом на улицу. Я расправила плечи, смерила неизвестного взглядом: роста мы были примерно одного, к тому же я спортсменка, зимой играю в хоккей, летом в Альпах совершаю горные восхождения. Мне бы только что-нибудь вроде палки. Но палки не было.
— Ах да, конечно, как же, помню, помню, — проговорила я с натянутой улыбкой, изобразить которую оказалось не так-то легко. — Помню ваше дело, и как вы замечательно держались…
Он тупо уставился на меня. Я, набирая скорость, пятилась к двери в углу, а он, поворачивая мне вслед голову, не спускал с меня глаз. Когда его рот искривился в ухмылке, я не выдержала, бегом добежала до двери и выскочила на лестницу. К сожалению, я перепутала и бросилась в тот конец площадки, где лестница шла вверх. Но отступать было уже поздно: ведь неизвестный двигался за мной следом, я не сомневалась в этом, хотя звука шагов мой слух не улавливал. Я ринулась вверх по ступеням, порвала юбку, ушибла в темноте бок и влетела в первую же комнату, оказавшуюся на моем пути. Дверь в нее, к моей радости, была приоткрыта, и в замке, к еще большей моей радости, торчал ключ; мигом захлопнув дверь, я навалилась на нее плечом и заперлась.
Спасена! Однако сердце стучало, как барабан, и вдруг чуть было совсем не остановилось: о ужас, в комнате, кроме меня, кто-то был! На фоне окна отчетливо вырисовывался мужской силуэт, свет уличного фонаря, проникавший сквозь стекло, никаких сомнений на сей счет не допускал. Я, знаете ли, не робкого десятка и даже в это мгновение не пала духом. Но поверите, никогда, за всю мою жизнь, мне не было так омерзительно страшно. А я-то еще дверь заперла!
Мужчина прислонился к окну и наблюдал за мной, глядя сверху вниз. Я ведь шлепнулась на пол у порога. Значит, в доме не один мужчина, а два, успела сообразить я. А может, в каждой комнате кто-нибудь есть! Как все это понимать? Но тут вдруг что-то переменилось вокруг — или внутри меня? — и я поняла, что ошиблась. Если поначалу я испугалась физической опасности, то теперь затрепетала перед потусторонним. Я ощутила страх не нервами, а душой. Потому что узнала этого человека.
— К-каким это образом вы сюда п-пробрались? — заикаясь, спросила я. Недоумение на миг пересилило страх.
— Но я же вам объяснял, — начал он своим странным, похожим на далекое эхо голосом, который пронзал меня насквозь, точно лезвие ножа. — Я нахожусь в ином, отличном от вашего пространстве, поэтому вы найдете меня, в какую комнату ни заглянете, ибо я — всюду, во всем доме. Пространство — форма существования тела, а я вне тела и не подчиняюсь законам пространства. Но состояние, в котором я пребываю, держит меня здесь. Я хочу изменить свое состояние и вырваться отсюда, однако для этого мне необходимо одно средство, а именно — сочувствие. Вернее даже сказать, больше, чем сочувствие, — доброта. А точнее — любовь!
Пока неизвестный произносил эту тираду, я потихоньку встала. Мне хотелось кричать, плакать и смеяться одновременно, но все, что я смогла, — это только тяжело вздохнуть, так как уже перешагнула порог эмоций, и меня начато охватывать полное бесчувствие. Я нащупала в кармане спички и шагнула к газовой горелке.
— Был бы вам бесконечно признателен, если бы вы не зажигали газ, — поспешно сказал он. — Вибрации вашего света причиняют мне невыразимые страдания. И можете не опасаться с моей стороны никакого вреда. Начать с того, что я не способен к вам прикоснуться, ибо между нами, знаете ли, пропасть, и право, полутьма мне подходит больше. Итак, позвольте мне продолжить объяснение. В этот дом приходило много людей, желавших на меня посмотреть. Почти все они меня видели, и кто видел, обмирал от страха. Если бы — о если бы! — хоть кто-нибудь, хоть один человек не испугался, а был бы ко мне добр и нежен! Тогда бы я мог изменить свое состояние и освободиться. Понимаете?
Голос его звучат так печально, что я почувствовала, как у меня на глаза наворачиваются слезы. Но страх возобладал, я стояла не шевелясь и только дрожала от холода.
— Кто же вы все-таки? — с усилием спросила я. — Очевидно, вы явились не от смотрителя.
Больше я ничего не смогла произнести. Мысли мои разбегались — мне казалось, что меня вот-вот хватит удар.
— Не знаю никакого смотрителя, — тихо продолжал неизвестный. — И я забыл, слава тебе господи, имя, которое принадлежало моему телу. Я человек, который испугался до смерти в этом самом доме десять лет назад, и с тех пор мне все время страшно, и сейчас страшно тоже. Сбегающиеся сюда со всего Лондона жестокие и любопытные посетители, которые непременно жаждут увидеть привидение, только поддерживают в доме атмосферу страха и усугубляют мое состояние. Хоть бы кто-нибудь отнесся ко мне по-доброму, улыбнулся, поговорил бы ласково и разумно, поплакал, если плачется, пожалел бы меня, утешил, успокоил — что угодно, только не бессердечное любопытство и страх, от которого вы сейчас вся дрожите в своем углу. Ну так как же, сударыня, неужели вы не сжалитесь надо мною, — он повысил голос почти до крика, — и не выйдете на середину комнаты, чтобы подарить мне немного любви?
Мне стало и смешно, и жутко, но жалость оказалась сильнее, и я действительно вышла на середину комнаты.
— Клянусь богом! — воскликнул неизвестный и приосанился. — Вы совершили добрый поступок. Это первый жест сострадания ко мне за все время после смерти. И я уже чувствую себя лучше. В жизни, знаете ли, я был мизантроп. Что ни делалось, все было не по мне, и я так возненавидел ближних моих, что просто смотреть на них не мог. Естественно, как аукнется, так и откликнется. Мне платили тем же. В конце концов у меня начались галлюцинации, в мою комнату набивались демоны, хохотали, кривлялись, раз, перед сном, я наткнулся на целый их клубок возле кровати — страх остановил мое сердце, я умер. Сейчас, помимо страха, меня давят и не отпускают еще ненависть и раскаяние. Если бы у кого-нибудь нашлись для меня жалость, сочувствие и, может быть, хоть капля любви, я бы освободился и был счастлив. Когда вы приезжали сюда сегодня засветло осматривать дом, я следил за вами, и первая искра надежды вспыхнула в моем сердце. Я увидел, что вам свойственна храбрость, предприимчивость, оригинальность ума, что вы способны любить! Если бы я смог тронуть вас, не внушая страха, открыть дверь любви, запертой в вашем сердце, это дало бы мне крылья, чтобы улететь!
