— Почему?
— Просто не хочу и все тут.
Она как будто поставила точку, поставила точку в нас. Мне не хотелось спорить, мы и так часто ссоримся по пустякам. Спорим из–за того, кто первый пойдет в душ, или на какой сеанс мы отправимся в кино, но эти ссоры мелкие, по крупному мы не ругаемся никогда. Наши отношения чем–то напоминают Россию и Беларусь, я Россия, ведь больше, а она Беларусь. Вроде и сложности у нас есть, и взгляды порой расходятся, но мы никогда не пойдем друг на друга войной.
Мне хотелось сделать предложение и заняться сексом в купе. Поэтому мы стали говорить, о кино, о музыке, о книгах, что каждый из нас прочитал. Обо всей той чуши, о которой мы говорили уже не раз, и которой все обычно затыкают неловкие паузы. На самом деле мне кажется, что эти, так называемые, минуты молчания лучше убивать не бессмысленными разговорами, которые никому не нужны, а чем–то неординарным и необычным. Допустим, идете вы по улице, и вдруг из–за угла появилось неловкое молчание. Оно одето во все черное, и от него веет холодом, а еще жутко воняет, как от дохлой псины, что долго лежала на жаре. И вы вместо того, чтобы игнорировать его, переключившись на пустой разговор, удивляете его. Повергаете неловкое молчание в шок. Начинаете приседать, или громко петь гимн вашей страны, а еще можно спустить штаны и хорошенько передернуть, это точно удивит любое неловкое молчание.
Любой пустой разговор заканчивается, любая беседа не о чем, надоедает.
Шел уже четвертый час нашей поездки, еще не много и мы будем дома. Еще не много и я не успею сделать предложения, и нам не хватит времени на безумный секс. Еще чуть–чуть и традиции, которая передавалась бы, из поколения в поколение сделают аборт.
Оля сидела напротив меня, ее пальчики аккуратно стучали по стулу. Она смотрела в окно, на деревья, что проносились мимо нас, на города и деревни, в которых мы еще не были. Возможно, это был подходящий момент. Я взял ее за руку, и был готов уже сказать заветные слова, как она отвернулась и посмотрела на свою сумочку.
— Я только посмотрю, кто мне написал — промолвила Оля, и ее слова для меня стали выстрелом с малокалиберного дамского пистолета. Из моих ушей потекла кровь. Злость захлестнула меня полностью, я стал вулканом, который был уже готов изрыгнуть свою лаву.
Она достает свой телефон, не продержалась без него и пяти часов. Мне почему–то вспоминается толстяк, что коллекционирует человеческие пальчики. Я закрываю глаза, считаю до десяти, не помогает. Тогда я представляю, как подхожу к ней. Моя левая рука сжимает ей горло, а правая бьет тыльной стороной ладошки по лицу. Этот шлепок четко отдается у меня в голове, и на моем лице появляется улыбка. Представляю, как из ее губ, начинает сочиться кровь, она падает мне на ладонь, что все еще сжимает хрупкую шею моей девушки. Тогда я беру ее за волосы и, приподняв вверх, бью головой об столик, по которому еще пару секунд назад стучали, ее аккуратны ноготки. Теперь кровь идет не только из ее губ, теперь она повсюду. Лицо красивой девушки превратилось в кровавую маску, и это безумно меня радует. Я даже чувствую возбуждение, чувствую, какой мой друг оживает, и просится наружу. Не знал, что насилие может так возбуждать.
В своих фантазиях я не хочу останавливаться, поэтому не открываю глаза. Оля орет, из ее глаз, сквозь толстый слой крови, пробиваются слезы, но мне на них плевать. Я смотрю на ее руки, а точнее на пальцы, что вцепились в нижнюю полку купе. Сейчас мне хочется только одного, и я это делаю. Беру ее ладонь, она такая нежная, и оттягиваю ее пальцы, словно хочу дать кому–то фофан. Я берусь сразу за четыре пальца, ведь они у нее такие маленькие. Мне слышится скрежет зубов моей девушки, но это ни сколько меня не останавливает. Я оттягиваю ее пальцы настолько, что слышится хруст, а затем я оттягиваю их еще сильней. Это хруст напоминает ходьбу по снегу зимой, только он более звонкий и приятный. Была бы моя воля, я бы вечность слушал только его. Но даже этот хруст, в моей фантазии, меня не остановил, я продолжаю оттягивать ее пальцы, не смотря на неистовый крик девушки. Это продолжается, пока из ее кожи, сквозь мясо и кровь, не появляется белая кость. Она вылезает на указательном пальце. После этого я принимаюсь за вторую ладонь. Наверное, сломать своей девушки пальцы, это хороший способ убить любое неловкое молчание.
Я слышу, как дверь нашего купе открывается, слышу какие–то крики и стоны. Слышу, как кто–то говорит:
— О, боже.
А затем открываю глаза, прекращаю свою безумную фантазию и возвращаюсь в серую реальность.
На меня с ужасом смотрит проводница, и еще несколько пассажиров, а я не могу понять, что произошло. А затем я вижу ее, вижу ее лицо, измазанное кровью, вижу ее ладони, со сломанными пальцами. Смотрю на свои руки, они все в крови. Я не понимаю, что произошло. Это же была всего лишь фантазия, или все–таки нет?
* * *С того случая прошло пять лет. Мы до сих пор вместе с Олей и у нас все хорошо. Она не подала заявление в суд, а я сделал ей предложения. Это случилось в тот же день, когда она лежала в больнице. Оля улыбнулась и сказала мне «Да». Она сказала, что прощает меня, потому что любит, любит по настоящему, как в кино. Через год у нас родился сын, мы назвали его Артемий. Пока он еще маленький, но когда подрастет мы расскажем ему эту историю. Пусть знает, что настоящая любовь может преодолеть абсолютно все.
Оля больше не лазит в свой телефон, ее пальцы так и не удалось восстановить, и я этому рад. Теперь мы счастливы, ну или почти счастливы. Она часто бегает. Бегает по утрам, по вечерам, а иногда и днем. Это ее новое увлечение, долбанный бег, я ненавижу его. Она слишком много тратит на него своего времени. Я хочу, чтобы она всегда сидела дома, чтобы она была моей, а не отдавалась какому–то бегу. Лучше бы у нее был любовник, его хоты бы можно убить, а как уничтожить бег?
Иногда я закрываю глаза, и представляю, как прихожу домой с молотом. В этих фантазиях, я разбиваю в пыль, ее коленные чашечки, ее ступни. Превращаю в белый прах все кости в ногах своей жены, все ради нашего будущего. Но это всего лишь фантазии, и им вряд ли стать реальностью.
Хотя …
THE КОНЕЦ
