Тут погас фонарик, и я стал сверкать вспышкой, выхватывая из темноты не совсем понятные картины. Там были фрески на стенах, а на фресках армии карликов атаковали какого-то великана в меховых штанах, голого по пояс, с мечом в одной руке и бубном в другой. И была схватка этого великана с женщиной-воином, оба они летели над бесконечной водой… И была та женгцина-воин, сидящая где-то среди скал в позе врубелевского Демона; рядом с нею лежали голова великана и большой округлый щит… во взгляде женщины была такая тоска, что Маринка заплакала и не могла остановиться, а потом пришла та же девочка, но уже старше, лет двенадцати, и с нею была страшная белая собака. «Эи суо, Хукку», — сказала девочка, и собака превратилась в меня. Я пытался Маринку успокоить, но тут как будто лист тонкой бумаги, на котором все это и было нарисовано, сорвали и смяли, а под ним оказался другой, с новым рисунком, гораздо более понятным, и там к нам от вертолета приближались трое волков, вставших на задние лапы и одевшихся в мешковатую униформу — чтобы не так заметно было, кто они есть на самом деле… и с ними был человек, опасный и страшный, возможно, более опасный, чем волки…
— То есть королеву на троне ты не видела, — скорее констатировала, чем спросила, Ирина Тойвовна.
— Н-нет… — В голосе Маринки слышалось усилие: напрячься и вспомнить. — Нет, я бы запомнила… наверное.
— Не обязательно, — сказала Ирина Тойвовна. — Память — очень пластичная материя… Рассказывай дальше.
— А дальше… дальше прилетели настоящие спасатели, и эти их перестреляли… мы побежали… вышли на дорогу…
— Ты помнишь щит?
— Нуда. Мальчики, кажется, вынесли меня на нем. Потом я им прикрывалась от пуль… и Костя вот тоже. А потом…
— Ты его бросила?
— Нет, но…
— Это я его уронил, — сказал я.
Ведьма кашлянула в темноте. Кажется, мои глаза приспособились, и я смутно видел ее, сидящую за столом. Она что-то держала в руках: довольно большое и округлое.
— Костя, меня интересует только то, что помнит девочка. Не надо ее направлять. Ясно?
— Вполне.
— Тогда я слушаю дальше.
— Я бежала… и отдала щит Косте… не знаю почему. Мне показалось, что ему нужнее. А потом он действительно его уронил… там ремень лопнул… я хотела поднять, но Костя меня оттащил, и дальше мы уже бежали налегке.
— Лопнул ремень, — повторила ведьма. — Что ж, очень похоже… Так, а что дальше?
— Дальше мы бежали сколько могли, потом упали…
— Бежали по тайге, не помня себя, но упали в одном месте?
— Да.
— И погони не опасались?
— По-моему, все настолько выдохлись, что уже не могли бояться… вернее, боялись, но ничего не в состоянии были сделать…
— Понятно, понятно. Немного отлежались, а дальше?
— Вышли к дороге. Тут появился лесовоз…
— Как специально.
— Да… А вы так и думаете, что специально?
— Пока ничего не думаю. За тот щит вы держались только двое?
— Нет, не думаю. Костя, кто еще?
— Мне надо отвечать?
— Кто-то еще, кроме вас, держался за щит?
— Да. По-моему, все, кто спускался вниз.
— Понятно… Значит, когда подошла машина, вы разделились снова — точно так же, как и было до встречи?
— Получается так. Маринка просто…
— Костя, помолчи. Девушка?..
— Да. Я… я вдруг поняла, что ехать не надо. Что за нами охотятся и что на лесовозе их перехватят, потому что у этих… волков… у них был вертолет…
— А зачем их перехватывать, по-твоему?
— Ну… они же свидетели преступления…
— Только поэтому?
— А мало?
— Мало. Тех бандитов, кого вы видели, девушка, все равно никто искать не станет… привычно спишут все на какого-нибудь дезертира или на черных копателей, а то и просто — на несчастный случай. И, подозреваю, свидетели наши будут рассказывать такие небылицы и так друг с другом не совпадать, что их самих по врачам отправят — не грибочков ли каких отведали ненароком. И окажется, что да, грибочков, тут весьма интересные для медицинской науки экземпляры попадаются…
— Но… — Маринка хотела что-то сказать — и замолчала. Видимо, вспомнила, насколько разные воспоминания у нас с ней об одном и том же. — Тогда — почему?
— Вот и я хочу понять… Вот вас сначала от общей группы отделяют, вы находите щит, потом группа зачем-то объединяется — и тут же разъединяется снова. И в обеих частях есть помеченные щитом…
— А… кто может вот так… управлять?
— К сожалению, с уверенностью я сказать не могу. А догадки строить — не хочу.
— И что же нам делать?
— Если совсем честно — то не знаю. Если происходит то, о чем я подозреваю, то ни вам не справиться, ни мне. Тут нужен кто-то… более серьезный.
Повисло молчание. Я плечом чувствовал, что Маринка опять дрожит — как тогда, в подземелье. Я приобнял ее, чтобы успокоить, и понял, что она горячая, как чайник.
— Ирина Тойвовна, — сказал я, — не томите. Мы понимаем только, что ничего не понимаем. С нами что-то происходит такое… такое… что полностью противоречит всему нашему опыту. А вы — вы ведь хоть что-то понимаете. Хоть самую малость. Ну скажите — нам надо просто пойти и утопиться, или рвануть за границу, или что? Или сидеть на попе ровно и ждать, когда за нами придут?
— Ты прав, мой мальчик… — сказала Ирина Тойвовна, и голос ее был печален. — Действительно, выбор простой. Или сидеть и ждать, или идти. Отдаться на милость одним — или отдаться на милость другим. С непредсказуемым результатом и в том и в другом случае… Вот что. Дайте-ка мне ваши руки. Идите сюда, к огню…
Мы подошли. Я подставил под свет — какой там может быть свет от желтого пламени размером с арбузное семечко? — левую руку.
— Обе, обе, — сказала ведьма. — И ты, девушка, тоже…
Потом из темноты появились ее пальцы и кусочек ладони: все раздутое, синюшное, с полопавшейся местами кожей. Я даже вздрогнул.
— Ничего, это скоро пройдет, — тихо сказала Ирина Тойвовна. — Переутомилась я, переработалась… Так, а ну-ка посмотрим…
Прикосновения были холодные. Она крутила наши руки так и этак, сгибала и разгибала пальцы, поворачивала к свету то прямо, то боком. Наконец, разглядев что-то, велела нам сесть.
— С чего начать? — спросила она как бы сама себя. — Хоть с сотворения мира… Когда-то женщины правили миром, потом стали править мужчины. У каждого своя магия и своя правда. Не мое дело судить… Но вам найти защиту можно только у женщин, мужчины для вас сейчас — смерть без песни. Запомните имена: Мадеранна, Саранна, Юксанка, Уксакка. Когда-то их почитали наравне с богами и богинями. Ищите кого-нибудь из них…
Она замолчала. Молчали и мы.
(Вообще-то во всех источниках имена Великой богини и ее дочерей писались по-другому: Мадеракка или Мадератча, Саракча — ну и так далее. Но Ирина Тойвовна произнесла именно так, как я сейчас написал, а почему, я не знаю. Может быть, она знала лучше…)
— Я дам проводника, — сказала Ирина Тойвовна.
— Лилю? — спросил я.
— Нет, Лиле надо учиться, времени слишком мало осталось. Все умения следует обрести ребенком, потом будет поздно. Лилю я вам недам…
— А чему она учится? — спросила Маринка.
— Чему я могу научить? Только собирать кости.
— Э-э… Это как?
— Вот так. Ходишь по тайге и собираешь кости. Потом выкладываешь из них зверя. Или человека. Потом надо понять, что над ним спеть. Долго понимаешь. Иногдадень, иногда год. И если правильно выложишь и правильно споешь, он покрывается плотью и оживает. Плохо помнит то, что было, — но разве это важно? Радость в том, что он живой…
— И Лиля…
— Лиля уже сейчас лучше меня, — сказала Ирина Тойвовна даже с какой-то грустью. — Ее отцом был оживший егерь — может быть, поэтому она так понимает песни зверей. Она еще не пробовала петь над человеком… но у нее получится, я верю. Нет, в проводники я вам дам другую…
Послышалось движение, сухой шорох, перекладывание предметов. В свет лампадки неторопливо вразвалочку притопала тряпичная кукла. У нее был белый с мелко-мелко расшитой каймой платок, завязанный «шапочкой», беличья серая доха, узкие раскосые глазки и капризный, уголками вниз, ротик. На ногах куколки плотно сидели лапоточки из узких кожаных ремешков.
— Чур меня… — услышал я за спиной Маринкин испуганный шепот, но не оглянулся.
Что-то надо было сказать и мне.
— Здравствуй, — выдавил я из себя. Куколка кивнула.
— Я тебе вовсе не враг, — вдруг на каком-то наитии полилось из меня, —
Я тебе честный друг
В сон мой не заходи
И не броди вокруг
Лапками не хватай
Душу не береди
береги и шагай
Или просто — веди.
— Она вас отведет, — сказала Ирина Тойвовна. — Вы пока поспите, а я над ней еще спою…
Я уснул и тут же проснулся. Я сидел, привалившись к толстому дереву, у хорошо выбитой тропы. Маринка спала рядом, положив голову мне на колени. Лицо у нее было раскрасневшееся и, когда я коснулся его ладонью, — горячее. Рядом со мной стоял простой заплечный, с одной лямкой, мешок из небеленого холста, а на тропинке, шагах в пяти от нас, механически, как все эти игрушечные пингвинчики или бычки, которых продают на каждом углу, переминалась с ноги на ногу давешняя кукла.
