Медленно, молча, рука за руку, как можно плотнее прижимаясь к борту, он начал подниматься по цепи. Вверх к каюте Шарейн. Вверх к маленькому окну, которое вело в ее каюту с маленького участка палубы сразу за изогнутым носом.
Медленно, еще медленнее полз он; через каждые несколько звеньев останавливался, прислушиваясь; добрался наконец до швартова; перенес ногу через фальшборт и упал на маленькую палубу. Подкатился под окно, прижался к стене каюты, скрытый теперь от всех на корабле, скрытый даже от Шарейн, если она выглянет в окно.
Сжался здесь – в ожидании.
Кентон осторожно поднял голову. Цепь проходила через отверстие швартова, обвивалась вокруг грубого ворота и крепилась к тонкому двойному крюку, больше похожему на цепляющую кошку, чем на якорь. Очевидно, хотя контроль над рулевым оборудованием, мачтой и гребной ямой находился в руках черного жреца, женщины Шарейн следили за якорем. Кентон с некоторым беспокойством посмотрел на дверь, ведущую во внутреннюю каюту, где размещались девушки. Впрочем, решил он, маловероятно, чтобы кто–нибудь из них вышел, пока корабль движется под парусом или на веслах. В любом случае придется рискнуть.
В открытое окно над собой он слышал голоса. Послышался полный презрения голос Шарейн.
– Он разорвал цепи, как и обещал, и бежал!
– Но, госпожа, – это Саталу, – куда он мог деться? Сюда он не пришел. Откуда мы знаем, что не Кланет взял его?
– Ошибиться в гневе Кланета нельзя, – ответила Шарейн – И в том, как он избил Зачеля. И то, и другое не поддельны, Саталу.
Итак, черный жрец избил Зачеля; само по себе это уже хорошая новость.
– Послушай, Саталу, – сказала Шарейн, – к чему спорить? Он стал силен. Он разорвал цепи. И бежал. И тем самым доказал, что он трус. Я так его и назвала, но никогда в это не верила – а теперь верю.
В каюте наступило молчание. Потом снова заговорила Шарейн.
– Я устала. Луарда, иди наружу, следи за дверью. Вы, остальные, отправляйтесь спать – или делайте, что хотите. Саталу, расчеши мне волосы, потом можешь тоже идти.
Снова молчание, на этот раз долгое Потом голос Саталу:
– Госпожа, ты почти спишь. Я ухожу.
Кентон ждал, но недолго. Подоконник, если бы он встал на палубе, пришелся бы ему на уровне подбородка. Он осторожно подтянулся, заглянул внутрь. Взгляд его упал вначале на алтарь с сверкающими жемчужинами и бледными лунными камнями, свернутыми молочными кристаллами. У него появилось ощущение, что алтарь пуст, лишен обитателей. В семи маленьких хрустальных сосудах не горели огни.
Тогда он взглянул вниз. Почти непосредственно под ним находилось изголовье широкого дивана слоновой кости с золотыми арабесками. На диване лежала Шарейн, лицом в подушки, одетая только в тонкое шелковое покрывало и в свои золотые волосы. Она плакала, плакала, как женщина с разбитым сердцем.
Плакала – о нем?
Он увидел блеск сапфира, блеск стали. Это его меч – меч Набу. Он поклялся, что возьмет этот меч сам, а не из ее рук. Меч висел над самой ее головой; ей нужно только поднять руку, чтобы схватить его.
Он опустился, нетерпеливо дожидаясь, пока прекратится плач. Он чувствовал к ней любовь – или вожделение. Но как ни искал в сердце, не чувствовал жалости.
Скоро всхлипывание прекратилось, затихло. Немного погодя он снова просунул голову в окно. Шарейн спала, повернувшись лицом к входу в каюту, на длинных ресницах еще видны слезы, но дышала она ровно и спокойно.
Кентон ухватился за подоконник и подтягивался, пока его плечи и грудь не оказались в каюте. Тогда он перегнулся в поясе. Одной руки коснулся мягкого ковра на полу каюты. Соскользнул неслышно, держась ногами за подоконник. Медленно, как акробат, опустил ноги, лег во всю длину у подножия постели Шарейн.
И снова ждал. Ее ровное дыхание не изменилось. Он поднялся на ноги. Подкрался к двери, ведущей во внутреннюю каюту. Оттуда доносились негромкие голоса. Он увидел засов, бесшумно задвинул его. Теперь кошки в клетке, подумал он, улыбаясь.
Осмотрел каюту. На низком стуле лежал небольшой шелковый платок, рядом – другой, длинный, похожий на шарф. Он взял маленький и искусно сделал из него кляп. Потом взял длинный и испытал на прочность. Тяжелый и прочный, то, что нужно, подумал он. Но этого недостаточно. Он снял со стены занавес.
На цыпочках подошел к изголовью дивана. Шарейн беспокойно зашевелилась, как будто почувствовала на себе его взгляд, как будто начала просыпаться.
Прежде чем она смогла открыть глаза, Кентон раскрыл ей рот и сунул шелковый кляп. Потом, прижимай ее своим весом, приподнял ее голову и прочно обвязал рот длинным шарфом. Все так же быстро связал ей руки.
Гневно сверкая глазами, она попыталась выкатиться из–под него, ударить его коленями. Он сместился, лег поперек ее бедер, связал ноги вторым куском ткани, снятым со стены.
Теперь она лежала неподвижно, глядя на него. Он насмешливо послал ей поцелуй. Она повернулась, попыталась упасть на пол. По–прежнему бесшумно он снял еще один занавес и плотно укутал ее. И наконец привязал к дивану.
Не обращая на нее больше внимания, он прошел к внешней двери. Ему нужно как–то заманить девушку по имени Луарда в каюту и сделать такой же беспомощной, как ее хозяйка, такой же бессловесной. Он чуть–чуть приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Луарда сидела рядом, спиной к нему, глядя на черную палубу.
Он отошел, отыскал еще один кусок шелка, сорвал со стены еще один занавес. Маленький кусок превратил в кляп. Потом опять чуть приоткрыл дверь, прижал губы к щели и высоким женским, насколько сумел, голосом позвал:
– Луарда! Тебя зовет госпожа! Быстрее!
Она вскочила. Он отшатнулся, вжался в стену рядом с дверной рамой. Ничего не подозревая, она открыла дверь, вошла и на мгновение остановилась, широко раскрыв рот, при виде связанной и беспомощной Шарейн.
Это мгновение и нужно было Кентону. Одной рукой он схватил ее за горло и придавил. Свободной рукой сунул ей в рот кляп; в тот же момент ногой притворил дверь. Девушка в его руках извивалась, как змея. Он сумел удержать ее рот закрытым, пока не обмотал ей голову занавесом. Она царапалась, пыталась обвиться вокруг него ногами. Он крепче затянул шелк, начал душить ее. Когда она перестала бороться, он связал ей руки. Положил на пол и связал, как Шарейн, по рукам и ногам.
Теперь она лежала беспомощно, как и ее госпожа. Кентон поднял ее, понес к дивану, закатил под него.
Только теперь он взял свой меч. Постоял возле Шарейн.
В ее горящих глазах не было страха. Только гнев, но не страх.
