Он наклонился вперед, вся злость исчезла из мигающих глаз, в выражении лягушечьего рта – нежность.
– Ты мне нравишься, Волк, – просто сказал он.
– И ты мне нравишься, Джиджи, – все опасения Кентона были забыты. – Очень нравишься. И я тебе верю. Но Зубран…
– Не сомневайся в Зубране, – выпалил Джиджи. – Его тоже обманом заманили на корабль, и он еще больше меня хочет освободиться. Когда–нибудь он расскажет тебе свою историю, как рассказал я. Хо! Хо! – рассмеялся барабанщик. – Вечно ищет нового, вечно устает от известного – таков Зубран. И такова его судьба – оказаться в новом мире и найти его еще хуже старого. Нет, Волк, не бойся Зубрана. С мечом и щитом будет он стоять рядом с тобой – пока не устанет даже от тебя. Но и тогда он сохранит верность.
Он помрачнел, всматривался, не мигая, в Кентона, заглядывал, казалось, в самую душу.
– Подумай как следует, Волк, – прошептал он. Шансы будут против тебя. Мы двое не сможем помочь тебе, пока Кланет правит на палубе. Возможно, ты не сумеешь освободить своего длинноволосого соседа. Тебе придется драться с Кланетом и двадцатью его людьми, а может, и с Нергалом! И если ты проиграешь – смерть – после долгой, долгой пытки. Здесь, прикованный к веслу, ты по крайней мере жив. Подумай!
Кентон протянул к нему руки в наручниках.
– Когда ты освободишь меня от цепей, Джиджи? – все, что он спросил.
Лицо Джиджи прояснилось, черные глаза сверкнули, он распрямился, золотые кольца в заостренных ушах заплясали.
– Теперь же! – сказал он. – Клянусь Сином, отцом богов! Клянусь Шамашем, его сыном, и Белом–громовержцем – теперь же!
Он просунул руки между талией Кентона и большим бронзовым кольцом, обвивавшим ее, потянул кольцо, будто сделанное из замазки, разорвал наручники на руках Кентона.
– Бегай на свободе, Волк! – прошептал он. – Бегай на свободе!
И, не оглядываясь, пошел к лестнице из ямы и начал подниматься по ней. Кентон медленно встал. Цепи спали с него. Он посмотрел на спящего викинга. Как освободить его? И как, если это удастся, разбудить его до прихода Зачеля?
Он снова осмотрелся. У основания высокого сидения надсмотрщика лежал его сверкающий нож, с длинным лезвием, тонкий нож, который уронил Джиджи – для него? Он не знал. Но знал, что ножом можно попробовать снять цепи с Сигурда. Он сделал шаг к ножу…
Сколько прошло времени до второго шага?
Его окутал туман.
Сквозь туман он видел, как задрожали фигуры спящих гребцов – стали похожи на призраки. И он больше не видел нож.
Он потер глаза, посмотрел на Сигурда. И увидел призрак!
Посмотрел на борта корабля. Они таяли у него на глазах. Он успел заметить сияющее бирюзовое море. И тут же оно – испарилось. Его не было. Оно перестало существовать!
Кентон плыл в густом тумане, пронизанном серебряным светом. Свет исчез. Теперь его несло через тьму полную ревом ветров.
Чернота исчезла! Сквозь закрытые веки он ощутил свет. И больше он не падает. Стоит, качаясь, на ногах. Он открыл глаза…
Он опять находился в своей комнате! Снаружи доносился шум уличного движения с Авеню, подчеркнутый сигналами автомобилей.
Кентон подбежал к маленькому кораблю. Кроме рабов, на нем виднелась только одна крошечная фигура – игрушка. Кукла, стоявшая на полпути к яме, с раскрытым ртом, с кнутом в руке, в каждой черте полное недоумение.
Зачель, надсмотрщик!
Кентон посмотрел в гребную яму. Рабы спали, весла были подняты…
И вдруг он увидел себя в длинном стенном зеркале! И стоял, с удивлением рассматривая себя.
Тот, кого он увидел, не был тем Кентоном, которого унесло отсюда на грудь загадочного моря. Рот его затвердел, глаза стали бесстрашными и острыми, как у ястреба. На широкой груди выдавались мускулы – не застывшие – грациозные, гибкие и твердые, как сталь. Он согнул руки – мышцы волной пробежали под кожей. Он повернулся, разглядывая в зеркале спину.
Ее покрывали шрамы, залеченные рубцы бича. Бича Зачеля…
Зачеля – игрушки?
Игрушка не могла нанести эти шрамы!
И игрушечное весло не вызвало бы к жизни эти мышцы.
И вдруг мозг Кентона проснулся. Проснулся и наполнил его стыдом, горящим стремлением, отчаянием.
Ярость сотрясала его. Он должен вернуться! Вернуться раньше, чем Сигурд и Джиджи узнают, что его нет на корабле.
Долго ли он отсутствовал? Как бы в ответ на его мысль начали бить часы. Он считал. Восемь ударов.
Два часа его собственного времени провел он на корабле. Только два часа? И за эти два часа произошло столько? Его тело так изменилось?
Но что случилось на корабле за те две минуты, что он находится в своей комнате?
Он должен вернуться! Должен…
Он подумал о предстоящей схватке. Можно ли взять с собой пистолеты, если он вернется – если сможет вернуться? С ними он справился бы с любым количеством жрецов. Но они в другой комнате, в другой части дома. Он снова посмотрел на себя в зеркале. Если его увидят слуги… такого… Они его не узнают. Как он сможет им объяснить? Кто ему поверит?
Они могут помешать ему вернуться – вернуться в комнату, где стоит корабль. Его единственная возможность вернуться в мир Шарейн.
Он не смеет рисковать, выходя из комнаты.
Кентон упал на пол, схватил тоненькую золотую цепочку, свисавшую с корабельного носа – такой маленькой она была, такой тонкой на этом игрушечном корабле.
Всей своей волей он устремился к кораблю. Вызывал его. И приказывал ему.
Золотая цепь шевельнулась в его пальцах. Она увеличивалась. Он почувствовал сильный рывок. Все толще делалась цепь. Она поднимала его. Снова ужасный рывок, разрывающий каждую мышцы, каждый нерв и кость.
Ноги его повисли.
Страшные ветры дули вокруг – на короткое мгновение. Исчезли. Их место занял шум волн. Он почувствовал, как его обдает брызгами.
Под ним летело лазурное море. Высоко изгибался нос корабля Иштар. Но не игрушечного корабля. Нет. Зачарованный корабль, символом которого была игрушка настоящий корабль, на котором удары тоже настоящие и на котором ютится смерть – смерть, которая, может быть, именно сейчас ожидает его, приготовясь к удару!
Цепь, на которой он висел, уходила в швартов, раскрашенный, как гигантский глаз, между стеной носовой каюты и концом носа. За ним вздымались и опускались большие весла. Гребцы не могли его видеть: они сидели спиной к нему, а отверстия, через которые проходили весла, были плотно закрыты кожей – это защита от постоянных брызг. Не могли его видеть и с черной палубы из–за изгиба борта.
Медленно, молча, рука за руку, как можно плотнее прижимаясь к борту, он начал подниматься по цепи. Вверх к каюте Шарейн. Вверх к маленькому окну, которое вело в ее каюту с маленького участка палубы сразу за изогнутым носом.
