— Я не имею в виду, что он появился словно ниоткуда, молодой человек, хотя, ручаюсь, вы напечатаете у себя именно так.
Она придвигается к репортеру, ни на секунду не отрывая глаз от его лица, и повторяет:
— Он появился из ниоткуда, чтобы спасти эту маленькую девочку. Вы понимаете меня? Из ниоткуда.
18
Сообщения о несчастном случае заняли всю первую страницу вышедшей на следующий день «Дерри ньюс». Эстер Перрайн рассказала о случившемся достаточно ярко, чтобы обеспечить себе отдельную колонку, а штатный фотограф, Том Мэтьюс, сопроводил ее снимком, на котором она была вылитая старуха Джоуд из романа «Гроздья гнева». Заголовок этой полосы гласил: «ОН ПОЯВИЛСЯ СЛОВНО ИЗ НИОТКУДА», — ГОВОРИТ НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ СВИДЕТЕЛЬНИЦА ТРАГЕДИИ».
Когда миссис Перрайн прочитала этот заголовок, она не была удивлена.
19
— В конце концов я получил то, что хотел, — сказал Ральф, — но только лишь потому, что Клото и Лахесис — и кто-то там на верхних уровнях, на кого они работают, — так отчаянно хотели остановить Эда Дипно.
— Верхних уровнях? Каких верхних уровнях? Какого здания?
— Не важно. Ты забыла, но, даже если вспомнишь, это ничего не изменит. Дело вот в чем, Лоис: они хотели остановить Эда не потому, что тысячи людей погибли бы, если бы он врезался прямо в Общественный центр. Они хотели остановить его, потому что там был один человек, чью жизнь необходимо было спасти любой ценой… во всяком случае, по их представлению. Когда я наконец сумел заставить их понять, что отношусь к своей малышке точно так же, как они — к своему ребенку, мы договорились.
— Тогда они и порезали тебя, да? И тогда ты дал обещание. То, о котором часто говорил во сне.
— Да, — сказал он и вытер вспотевший лоб. — Наверное. — Воздух словно бритвенными лезвиями разрезал его легкие. — Жизнь за жизнь — такова была сделка. Жизнь Натали — в обмен на мою. И…
[Эй! Ну-ка не пытайся увильнуть! Стой, бродяга, а то я тебе намылю задницу!]
Ральф запнулся при звуке этого пронзительного, сварливого, жутко знакомого голоса — голоса, которого не мог услышать ни один человек на Харрис-авеню, кроме него, — и взглянул на другую сторону улицы.
— Ральф? Что…
— Тс-с-с!
Он потянул ее назад, к высохшей от летнего зноя живой изгороди перед домом Эпплбаумов. Теперь он уже не просто покрылся испариной; все его тело обливалось вонючим потом — густым, как машинное масло, и он чувствовал, как каждая железа его тела выбрасывает жаркий заряд ему в кровь. Трусы старались заползти в задницу. Язык горел, словно взрывной запал.
Лоис проследила за направлением его взгляда.
— Розали! — крикнула она. — Розали, дрянная собака! Что ты там делаешь?
Рыжевато-черная сучка, которую она подарила Ральфу в их первое Рождество, была на другой стороне улицы — стояла (правда, точнее было бы сказать «скрючилась») на тротуаре перед домом, где жили Элен и Нат до того, как у Эда поехала крыша. В первый раз за все годы, что у них прожила эта сучка, она напомнила Лоис Розали № 1. Розали № 2, казалось, была там совсем одна, но это не погасило неожиданную вспышку ужаса у Лоис.
Ох, что же я наделала, подумала она. Что я наделала?
— Розали! — заорала она. — Розали, сейчас же иди сюда!
Собака слышала ее — Лоис видела, что та слышит, — но не двигалась с места.
— Ральф! Что там происходит?
— Тс-с-с! — снова произнес он, а потом, чуть выше по улице, Лоис увидела нечто такое, от чего у нее пресеклось дыхание. Ее последняя зыбкая надежда на то, что все это происходит лишь в мозгу у Ральфа, что это лишь отблеск их давних переживаний, исчезла, поскольку теперь их собачка была не одна.
Держа свою скакалку, обмотанную вокруг правой ручки, шестилетняя Нат Дипно подошла к концу своей прогулки и взглянула вниз, на дом, в котором когда-то жила, но даже не помнила этого, на лужайку, где ее голый по пояс отец — ничейный игрок по имени Эд Дипно — сидел однажды среди перекрещивающихся радуг, прислушиваясь к «Джефферсон аэроплану», пока единственное пятнышко крови высыхало на его очках а ля Джон Леннон. Натали смотрела туда и радостно улыбалась Розали, которая тяжело дышала и глядела на нее несчастными, испуганными глазами.
20
Атропос меня не видит, подумал Ральф. Он занят Рози… и, конечно, Натали… а меня он не видит.
Все вернулось на круги своя с какой-то отвратительной точностью. Здесь был дом, здесь была Розали, и Атропос тоже был здесь — в шляпке, сдвинутой на затылок, похожий на умника-репортера из второсортного фильма 50-х, снятого, быть может, Идой Лупино. Только на сей раз это была не панама с отгрызенным от полей куском, а бостонская бейсболка «Ред сокс», и она была мала даже Атропосу, поскольку поясок у нее сзади был застегнут на самую последнюю дырочку. Оно и понятно, иначе она сползала бы с головки ее маленькой владелицы.
Теперь нам нужен только Питер, разносчик газет, и тогда все действующие лица будут в сборе, подумал Ральф. Последняя сцена трагикомедии в трех действиях «Бессонница, или Краткосрочная жизнь на Харрис-авеню». Все раскланиваются и уходят со сцены направо.
Эта собака боялась Атропоса точно так же, как Розали № 1, и главная причина, по которой маленький лысый врач не видел Ральфа, заключалась в том, что он старался не дать ей убежать, пока он не приготовится. И тут вышла Нат и двинулась по тротуару к своей самой любимой на свете собачке — Рози Ральфа и Лоис. Ее скакалка
(три-четыре-пять, гусыня пьет опять)
свисала у нее с руки. Она выглядела невероятно красивой и невероятно хрупкой в матросской рубашке и голубых шортиках. Ее маленькие косички дергались.
Это происходит слишком быстро, подумал Ральф. Все происходит слишком быстро.
[Вовсе нет, Ральф! Вы прекрасно справились пять лет назад; ты прекрасно справишься и сейчас.]
Голос был похож на голос Клото, но смотреть уже было некогда. Зеленая машина медленно катилась вниз по Харрис-авеню со стороны аэропорта, двигаясь с такой нервозной, болезненной осторожностью, которая означает, что за рулем сидит или очень старый, или очень молодой водитель. Впрочем, какой бы ни был водитель, машина была та самая; грязное облако висело над ней, как саван.
Жизнь — это колесо, подумал Ральф, и ему показалось, что эта мысль не впервые приходит ему в голову. Рано или поздно все, что ты считал оставшимся позади, возвращается вновь. К добру ли, ко злу, но оно возвращается на круги своя.
