– Как зовут вашего друга, обнаружившего рукописи Босвелла?
– О, на самом деле он их не находил. Их обнаружил парень по имени О'Рурк из Порманрока.
– Не в Малахиде?
– Нет, не в Малахиде, хотя, весьма возможно, что они сперва были именно там. Насколько мне известно, некоторые из бумаг Босвелла взял священник по имени О'Рурк во время первой мировой войны, и он их еще не возвратил. Его сын нашел их после смерти отца.
– А какова их дальнейшая судьба?
– Ну, теперь они в руках у одного старого чудака по имени Исаак Дженкинсон Бейтс, который живет в Дублине. Его племянник работает у нас в фирме дегустатором виски, и он рассказал мне однажды об этих бумагах.
– А вы сами их когда-нибудь видели?
– Нет. Старый чудак не очень распространяется о них. Вероятно, их действительными хозяевами являются обитатели поместья Малахид – или, возможно, они принадлежат тому американскому университету, который их купил.
– Вы что-нибудь о них знаете?
– Нет. Не слишком много. Знаю только, что многие из них содержат откровенную порнографию.
– Странно. А что с ними делает этот старый чудак?
– Вероятно, он старый развратник.
– Вы знаете адрес этого старика?
– Сейчас у меня под рукой нет его адреса, но я позвоню в понедельник в Дублин и спрошу у Харда – так зовут его племянника.
Таким образом, дело откладывалось до понедельника. Я знал, что у меня небольшие шансы встретиться с этим старым чудаком, если он так трясется над этими рукописями, как говорит Джереми, но оставалась надежда на его племянника, который поможет убедить старика.
В понедельник Джереми позвонил мне из своего офиса. Он только что переговорил с племянником Исаака Дженкинсона Бейтса. Хард заверил, что Дженкинсон Бейтс осторожен и не очень склонен показывать рукописи Босвелла, Но в ходе разговора со стариком он нащупал его слабое место – тот очень интересуется убийствами. Скорее всего, старику известна моя книга «Социология насилия». Джереми посоветовал мне, чтобы я написал ему об ирландских убийствах восемнадцатого столетия и попытался найти с ним контакт на этой почве. Джереми дал мне адрес Бейтса, который жил в Дублине на Бэггот-стрит.
У меня остались еще некоторые дела в Лондоне. Я задержался здесь на пару дней, навестил друзей, пообедал с издателями и попил с ними коктейли. В нормальных обстоятельствах подобное времяпрепровождение доставило бы мне удовольствие, как своего рода отдых от утомительных лекций в Америке, но теперь у меня из головы не выходил Донелли – ни о чем другом я просто не мог думать. Я написал письмо в «Таймс литерари сапплимент» о своем интересе к Донелли и аналогичное письмо в «Айриш тайме». Я напрасно потратил еще полдня в Британском музее, пытаясь найти там книги, написанные Дженкинсоном Бейтсом об убийствах, если он вообще писал их, но таковых не обнаружилось в крупнейшей библиотеке мира. Утром в среду Сью Уортингтон на машине доставила наше семейство в Лондонский аэропорт, и мы сели на самолет на Шаннон. Перед самым отъездом позвонил Джереми и попросил меня к телефону.
– Я только что поговорил снова с Джимом Хардом. Он сказал мне одну вещь, которая сможет вам помочь найти кратчайший путь к сердцу старика. По всей вероятности, Бейтс считает, что убийца с острова Ай – невиновен. Вам что-нибудь известно об этом деле?
– Кое-что известно. Я знаю, что убийцу звали Кирван.
Это была ценная информация. В полдень мы сели в самолет, а час спустя уже приземлились в Шанноне. Том Кении, наш шофер, приехал в аэропорт встретить нас. Два часа спустя мы уже были в Мойкуллене.
Я испытывал невероятное чувство облегчения, вернувшись домой после долгого путешествия. Я люблю Ирландию: ее узкие проселочные дороги, старинные небольшие городки, невообразимо зеленые поля, низкие облака, торфяные озера. Мне кажется, я начинаю ненавидеть Донелли за то, что он отвлекает меня от возможности хотя бы неделю полностью расслабиться и отдохнуть.
Наш дом расположен в полумиле от Мойкуллена, возле верховья узкого горного ручья, который во время дождливых сезонов превращается в шумный поток. Это дом священника восемнадцатого столетия, построенный из серого известняка, стены его покрыты лишайником и плющом. Мы купили его в 1963 году, когда моя книга «Сексуальный дневник» принесла мне крупный доход. Во время нашего отсутствия бывший муж Дианы, Роберт Кирстен, присматривал за домом. С 1960 года он работал композитором в ряде американских университетов и имел невероятный успех. Прошлой осенью он решил, что нуждается в долгом уединении для творческого вдохновения, поэтому мы пригласили его пожить у нас. Он поселился в нашем доме с января. Миссис Хили, жена пастуха с долины, готовила ему пищу. Кирстен уехал в Дублин за три дня до нашего прибытия. Здесь он написал два камерных произведения, оперу и симфонию. Дом был пустынный и спокойный. Миссис Хили растопила камины в столовой и в нашей спальне, которые горели веселым, ярким пламенем. Обычно наш дом был погружен во мрак, так как с трех сторон его окружали деревья, комнаты были покрыты панелью из красного дерева, и если бы не электрический свет, он вполне сошел бы за интерьер какого-нибудь романа Ле Фаню.
Я стоял возле окна в спальне – Мопси резвилась на кровати, пружины которой постанывали от ее прыжков – и смотрел на горный пейзаж. Моросил мелкий дождь, похожий на туман. Деревья, с первыми весенними побегами, выглядели черными и влажными. У нашей части Ирландии есть какое-то гипнотическое свойство: гости нашего дома спят до двенадцати часов в день и начинают позевывать уже с четырех часов пополудни. Стоя здесь и наблюдая, как отблески камина играют на стенах, я испытывал огромное облегчение, которое заставило меня осознать, как сильно я утомился во время лекционного турне по Америке. Мои чувства, казалось, погрузились глубоко в пуховую постель, и на меня снизошли мир и успокоение. Внезапно мне пришло в голову, что Эсмонд Донелли, вполне возможно, так же смотрел в окно на этот пейзаж почти два столетия назад и видел перед собой почти то же самое, что у меня сейчас перед глазами. Потом я вспомнил, как Флейшер утверждал, что Донелли соблазнил двух приемных дочерей священника – отца Риордана, и я почувствовал себя не в своей тарелке. Если бы это произошло с одной из дочерей, можно было бы как-то оправдать и понять его: хорошенькая, невинная деревенская девушка, вероятно рожденная в семье местного фермера или пастуха (возможно, предка Шина Хили), которая внезапно встретила Донелли, однажды заглянувшего в лавку бакалейщика пропустить стаканчик виски или портера, и увлеклась хорошо одетым и воспитанным джентльменом. И Донелли обратил внимание на играющие здоровым румянцем щечки и подумал, как должно быть приятно снять платье из грубой ткани и провести рукой по прекрасному телу девушки, как будто она – породистая лошадка. Это было бы вполне естественно и понятно, но обольщение одновременно двух девушек свидетельствовало о ненасытной чувственности, о навязчивом желании завоевателя и соблазнителя.
