— Ну конечно, Петрас. А иначе как бы я узнала?
— Да, правда. Разумеется, ты права, как же еще?.. Итак, я научу тебя. Но сначала я должен кое-что тебе рассказать. Есть одна большая опасность, когда говоришь с мертвыми. Она для всех общая: раз узнав дорогу туда, никогда ее не забудешь. Всю жизнь будешь помнить. Для некоторых людей это катастрофа. Как атомная бомба, понимаешь? Стоило людям узнать, как ее изготовить, и потом использовать, и они уже не в силах были сказать: «Это была ошибка, давайте разберем ее и зароем в землю». Вот почему, когда я был маленьким, говорить с мертвыми всегда просили стариков. Не важно, знают они или нет, все равно им скоро умирать.
— А ты когда-нибудь это делал?
Он махнул рукой, будто отгоняя такое предположение:
— Нет, я трус. Все храбрые поступки в своей жизни я совершил случайно. И у меня никогда не возникало необходимости говорить с мертвыми.
— Но ты знаешь, как это сделать?
— Да.
— Тогда покажи мне, Петрас.
Она не колебалась. Двое мужчин сразу оценили ее мужество и полюбили ее за это еще больше, каждый на свой манер. Этрих особенно, потому что он знал об Изабелле все. В том числе и то, что человек она не смелый.
— Вход у тебя в животе, прямо вот тут. — И он приложил ладонь к середине живота, над ременной пряжкой.
То же сделала и она — приложила ладонь к животу.
— Да, вот так, прямо на Bauchnabel. Как он называется на вашем языке?
— Пупок. А что там, Петрас?
— Твоя смерть — жизнь и смерть — находятся в этом самом месте. Здесь. Где когда-то ты была связана с матерью. Той связью, благодаря которой ты жила внутри ее тела. Но когда ты родилась, связь прервали, чтобы ты могла быть в этом мире. Когда ты умрешь, связь восстановится.
Не веря своим ушам, она пролепетала:
— Я умру и снова соединюсь с матерью?
— Нет, это будет уже другая связь, со всеми и со всем, не только с матерью. — Он заметил смятение на ее лице. — Но сейчас это не имеет значения, Изабелла. Все, что ты хочешь знать, находится здесь, и я покажу тебе, как этим пользоваться. Положи еще раз обе руки на живот… Раз в жизни каждому снится смерть.
Она не удержалась от смешка.
— А мне она все время снится.
— Нет, это другое. Раз в жизни человек видит во сне собственную смерть. И это правда. Сон такой отчетливый и подробный. Где, когда, как это случится, — в общем, все. Такой сон снится всем людям. Каждому из нас. Но за жизнь мы видим множество снов, и потому этот забываем так же быстро, как остальные. Мы ведь даже не помним, что нам снилось прошлой ночью, так? Сколько вообще снов помнит человек? — И Петрас поднял указательный палец. — Но о самом важном моменте своей жизни человек видит во сне всю правду. Один раз. Человек видит, как именно он умрет. Для одних людей это кошмар, для других — нормальный сон. Тихий и мирный… Итак, если тебе нужно побывать в смерти или навестить одного конкретного мертвеца, пока ты еще жива, найди этот сон и войди через него.
При этих словах изумление и неверие стали попеременно завладевать умом и сердцем Изабеллы. Неужели это правда?
— Но как человеку узнать, снился ли ему вообще этот сон? А вдруг он ждет его где-то в будущем? Разве это невозможно? И как быть тем, кому этот сон снится к концу жизни?
Петрас покачал головой:
— Каждый видит свой сон еще до того, как ему исполнится одиннадцать.
— Одиннадцать? Почему именно одиннадцать?
— Пубертация.
— Половая зрелость?
— Да. Каждый видит свой сон еще до того, как повзрослеет.
— Почему? Почему до того?
Он начал отвечать, но тут его прервал звон колокольчика у входной двери. Оба обернулись, раздраженные помехой.
Этрих наблюдал за ними со своего места на кушетке. Очевидно, они его не видели. Изабелла никогда не рассказывала ему подробностей его воскрешения из мертвых. Сказала только, что ей запрещено. Но теперь он видел, как все происходило, и был зачарован. Впечатление такое, как будто смотришь домашний видеофильм про самого себя, но вдобавок видишь, что происходило в тот миг в соседней комнате или у кого-то в голове. Ему вспомнилась прочитанная когда-то фраза о том, что человек не знает до конца, кто он такой, пока не выяснит, что думают о нем другие.
— Гутен таг.
Неопределенного вида лысый мужчина в больших коричневых очках и с дешевым чемоданчиком из коричневой пластмассы вошел в магазин. Ступал он робко, как будто с порога почувствовал, что помешал.
Петрас ответил ему по-немецки:
— Очень сожалею, но магазин закрыт. Пожалуйста, приходите в другой раз.
Человек сначала вроде бы смутился, но потом вдруг впал в крайнее раздражение. Подняв свой чемодан на уровень груди, он держал его руками, скрещенными в виде буквы «X».
— Как это закрыт? Дверь не заперта, на витрине табличка «открыто».
— Магазин закрыт. Я его хозяин. Если я говорю закрыт, значит, закрыт. Если дверь не заперта, а я говорю — закрыто, значит, закрыто. Если дверь заперта, а я говорю — открыто, значит, открыто. Мне продолжать или вы уже схватили суть?
— Но вы не имеете права так поступать. Существуют ведь муниципальные нормы…
— Ваша фамилия Кифниц или Мангольд?
Сердитый мужчина готов был еще много чего наговорить, но от вопроса Петраса слова замерли у него во рту. Закрыв рот, он облизал губы и боязливо огляделся по сторонам, точно опасался, что у стен могут оказаться уши.
— Мангольд. А вы откуда знаете?
— Не важно. Просто скажите им, что она должна знать. Скажите им, что так сказал ребенок — она должна знать.
Мангольд медленно опустил свой чемодан. И недоверчиво спросил:
— Ребенок так сказал? Неужели?
— Да, ребенок. Так что пойдите и скажите им об этом, и пусть нас оставят в покое.
— Хорошо. Да, да, хорошо.
И Мангольд без лишних слов скрылся.
Изабелла посмотрела, как закрывается входная дверь. Потом перевела взгляд на Петраса.
— Кто это был? И что ты ему сказал?
— То, чему я собираюсь научить тебя сейчас, очень опасно, Изабелла. Уже очень давно этого никто не делал, и многие считают, что не надо делать и впредь.
— Но ведь ты только что говорил, что во времена твоего детства это делали постоянно.
Вместо ответа Петрас пересек комнату и подошел к одному из книжных шкафов, занимавших всю стену от пола до потолка. Постоял перед ним, явно разыскивая что-то определенное. Найдя, он протянул руку, снял с полки какую-то книгу, вернулся с ней к прилавку и положил ее прямо перед Изабеллой. Книга была светло-горчичного цвета, толстая и, судя по исходившему от нее запаху плесени, грубо обрезанным страницам и общему потрепанному виду, довольно старая.
