Абрахам Меррит - Гори, ведьма, гори!

К тому времени, как я разделся, Брейл, видимо, уверившись в моей честности, закрыл дверь и ушел в кабинет. Я взял веревочку, “лестницу ведьмы”, и бросил на стол. Я думал, что в этом был какой-то вызов, хвастовство. Если бы я не был так уверен в Мак-Кенне, я сжег бы веревочку. Я выпил снотворное, потушил свет и лег. Снотворное быстро подействовало. Я все глубже погружался в море сна…

Я проснулся. Огляделся. Что за странное место? Я стоял в мелкой круглой яме, оконтуренной зеленью. Край ямы достигал моих колен. Яма была центром круглого ровного луга, примерно в четверть мили диаметром. Он был покрыт травой, странной травой с пурпурными цветами. Вокруг травянистого круга росли незнакомые деревья: деревья с изумрудно-зеленой листвой и ярко-красные деревья с опущенными ветвями, покрытыми папоротниковидными листьями и обвитыми тонкими лозами, похожими на змей.

Деревья окружали луг, как сторожа… наблюдали за мной, ожидали моего движения… Нет, не деревья! Кто-то прятался среди деревьев… Какие-то злые созданья… злобные существа. Это они наблюдали за мной, ожидая, пока я двинусь. Но как я попал сюда?

Я был одет в голубую пижаму, в которой я лег спать в своем доме.

Как я попал сюда? Я, видимо, не спал… Теперь я видел, что из ямы вели три тропинки. Они выходили на край и протягивались, каждая в своем направлении, в сторону леса. Я чувствовал, что для меня жизненно важно выбрать одну из этих тропинок, единственную, которая пересечет местность безопасно… что две другие отдадут меня во власть этих злобных существ. Яма начинала сжиматься. Я чувствовал, как ее дно поднимается под моими ногами – оно как бы выбрасывало меня наружу.

Я прыгнул на тропинку вправо и побежал в сторону леса. Ее окаймляли деревья и она исчезла в туманной зеленоватой дали. Я бежал по лесу, а невидимые существа собирались на деревьях, окаймляющих тропинку, толпились на ее краях, безмолвно сбегались со всего леса. Что они собой представляют, что они могли мне сделать, я не знал. Я знал только, то никакая агония не могла сравниться с тем, что я испытаю, если они поймают меня. Я все бежал и бежал, и каждый шаг был кошмаром. Я чувствовал, что руки протягиваются, чтобы схватить меня, слышал топот… Весь потный, дрожащий, я вырвался из леса и помчался по обширной равнине, протягивающейся из дальнего горизонта. Равнина была покрыта коричневой высокой травой.

Неважно. Это было лучше, чем полный привидений лес. Я чувствовал на себе мириады злых глаз. Небо было туманно-зеленое. Высоко вверху засветились два туманных круга… черные солнца… это были глаза… глаза мастерицы кукол! Это они смотрели на меня с туманного зеленого неба. Над горизонтом этого странного мира начали подниматься две гигантские руки. Они тянулись ко мне, чтобы поймать меня, швырнуть обратно в лес… белые руки с длинными пальцами… и каждый палец живое существо. Руки мастерицы кукол! Все ближе спускались глаза, все ближе тянулись руки. С неба послышался взрыв смеха. Смеха мастерицы кукол! Этот смех еще звучал в моих ушах, когда я проснулся – или мне показалось, что я проснулся.

Я сидел, выпрямившись на постели в своей комнате. Сердце билось так, что все тело вздрагивало, липкий пот покрывал тело. Подвески канделябра слабо светились, создавая впечатление небесной туманности. Окна тоже слабо светились. Было очень тихо.

Что-то зашевелилось на окне. Я хотел подойти, но почувствовал, что не могу двигаться. В комнате появился слабый зеленый свет. Сначала он был похож на едва мерцающую флюоресценцию гнилого пня. Он то угасал, то разгорался, но все время усиливался. Комната осветилась. Канделябр сиял, как россыпь изумрудов. На подоконнике появилось маленькое лицо. Лицо куклы! Сердце мое подпрыгнуло и остановилось в отчаянии. Я подумал: “Мак-Кенн подвел. Это конец”.

Кукла смотрела на меня с усмешкой. Лицо, гладко выбритое, принадлежало человеку лет сорока. Нос длинный, большой рот с тонкими губами. Глаза глубоко посажены, лохматые брови. Глаза сверкали, красные, как рубины.

Кукла влезла на подоконник. Она соскользнула головой вперед в комнату, стояла минуту на голове, болтая в воздухе ногами, затем ловко сделала в воздухе двойное сальто, стала на ноги и, уперев руки в бока, посмотрела мне прямо в глаза, как будто ожидая аплодисментов. На ней были рейтузы и жакет циркового акробата. Она поклонилась мне. Затем показала рукой на окно.

Там появилось другое маленькое лицо. Оно было важное, холодное – лицо человека лет 60 с меланхолическими бакенбардами. Он смотрел на меня с таким выражением, с каким банкир смотрит на неведомого ему человека, который пришел получать заем. Мысль показалась мне забавной. И вдруг я испугался.

Кукла банкира. Кукла акробата. Куклы тех двух, умерших от неизвестных болезней!

Кукла-банкир с достоинством спустилась с подоконника. Она была в вечернем костюме, во фраке и накрахмаленной манишке. Банкир остановился и с достоинством поднял руку к окну.

Там стояла третья кукла – женщина такого же возраста, как и банкир, в приличном вечернем туалете. Старая дева! Это она спрыгнула на пол.

На окно взобралась четвертая кукла, в темном блестящем трико. Она спрыгнула с окна и стала рядом с акробатом. Она посмотрела на меня, усмехаясь, и поклонилась.

Четыре куклы начали маршировать в мою сторону. Впереди акробат, затем важно и неторопливо банкир под руку со старой девой. Гротескные, фантастические, но вовсе не смешные. Боже мой, нет! А если и было что-то смешное, то такого характера, что над ним мог смеяться только дьявол.

Я подумал с отчаянием: “Брейл рядом, по другую сторону двери. Если бы я мог произвести хоть какой-нибудь звук!”

Четыре куклы остановились, как бы для консультации. Акробаты сделали легкие пируэты, доставая из-за шеи длинные иглы-кинжалы. В руках других кукол появились такие же иглы. Красные глаза второго акробата-гимнаста (я узнал его) остановились на канделябре. Он остановился, изучая его, сунул иглу-кинжал обратно в “ножны”, позади шеи. Потом опустился на колени, сложив ладошки чашечкой. Первая кукла кивнула, затем откинула голову назад, явно измеряя высоту канделябра от пола. Потом указала на полку камина и они полезли туда. Пожилая пара с интересом наблюдала за ними. Гимнаст поставил маленькую ногу на сложенные чашечкой руки акробата, тот выпрямился; гимнаст пролетел через пустоту между полкой камина и канделябром, ухватился за один из кругов, увешанных подвесками, и закачался. Сейчас же другая кукла прыгнула, поймала круг и закачалась с первой.

Старый тяжелый круг закачался и задрожал. Призмочки-подвески посыпались на пол. В мертвой тишине это напоминало взрыв.

Я услышал, как Брейл подбежал к двери, распахнул ее и остановился на пороге. Я хорошо видел его в зеленом свете, но знал, что для него комната погружена во мрак.

Он закричал:

– Лоуэлл, что с вами? Зажгите свет!

Я попытался ответить, предупредить его. Напрасные усилия!

Он бросился к выключателю и в этот момент увидел кукол. Он остановился как раз позади канделябра, глядя вверх. И в этот момент кукла, висящая над ним, повисла на одной руке, вытащила иглу-кинжал и прыгнула на плечо Брейла, бешено ударяя иглой в его горло. Брейл вскрикнул – всего один раз. Крик перешел в ужасный хлюпающий звук…

И тут я увидел, как канделябр закачался и упал со своего старинного фундамента. Упал прямо на Брейла, и куклу, все еще бьющую иглой в его горло. Неожиданно зеленый свет исчез. По полу раздались мелкие быстрые шаги, как будто бежала большая крыса.

Мой паралич прошел. Я повернул выключатель и вскочил на ноги. Маленькие фигурки лезли на окно – четыре проворных легких человечка спешили убежать.

Я увидел в дверях Рикори. По бокам его стояли телохранители, с автоматическими пистолетами и стреляли в окно. Я нагнулся над Брейлом. Он был мертв. Упавший канделябр разбил ему череп. Но… Брейл умер до того, как упал канделябр. Его горло было проткнуто, артерия порвана. Кукла, убившая его, исчезла!

Я выпрямился и сказал с горечью:

– Вы были правы, Рикори, ее слуги лучше наших.

Он не ответил, глядя на Брейла полными жалости глазами.

– Если все ваши люди исполняют свои обязанности так же, как Мак-Кенн, я считаю чудом, что вы до сих пор живы.

– Что касается Мак-Кенна,– он печально глянул на меня,– он умен и предан. Я не стал бы обвинять его, не выслушав. И если бы вы, доктор, были откровеннее с нами вечером, Брейл был бы жив.

Я съежился, в этом было слишком много правды. Я весь дрожал от сожаления, горя в бессильной ярости. Я не должен был этой проклятой гордости давать руководить мною. Если бы я сказал им все, что я испытал и видел в лавке, объяснил бы все детали, попросил бы Брейла снять с меня постгипнотическое внушение, если бы принял предложение Рикори охранять меня, ничего бы не случилось.

В кабинет собрались люди, привлеченные шумом падения канделябра.