уборная. Несколько писсуаров с пятнами ржавчины у одной стены, раковины у другой. Над ними зеркало. Оно было забрызгано водяными пятнами, скопившимися по углам. Но ничто из этого не привлекло внимания Лу. Он видел только то, что было нацарапано на нём:
ПОМОГИ НАМ ВСЕМ, БОЖЕ
К этому времени произошло немало вещей, чтобы его нервировать. Два дня назад, если бы он вошёл в пустой, осквернённый полицейский участок и увидел что-то подобное, он бы нассал в свои ботинки. Теперь, каким бы зловещим и угрожающим оно ни было, он лишь изучал сообщение, смутно задаваясь вопросом, что это за твёрдый, тёмный материал?
Кровь?
Помада?
Он отвернулся, его мозг всё ещё задавал один и тот же банальный вопрос: что именно здесь произошло?
Он остановился перед раковиной, медленно вытаскивая сигарету. Посыпался длинный серый пепел. Он позволил окурку упасть вместе с ним в раковину. Отложив пистолет в сторону, он открыл кран. Он всё ещё работал. Его окурок зашипел, пепел смылся в канализацию. Он плеснул водой на лицо, намочил губы. О, Господи, это было так хорошо, так что...
Господи Иисусе, ты грёбаный идиот!
Он отстранился, как будто это была кислота... или он плескал воду из писсуара себе в лицо. Только это было намного хуже. Вода. Здесь что-то случилось. Что-то сделало этих людей плохими. Он подумал, что слишком быстро это могло произойти только из-за контакта тела, может быть, с воздухом или водой. Его воображение взлетело до предела. Он почти чувствовал, что всё, что проходило через его поры, сочилось в него, как холодный сироп, оседало в его клетках.
К чёрту это.
Он подошёл к раковине и начал пить воду.
Да, так лучше. Чёрт возьми, это было прекрасно! Ха-ха!
А потом он случайно взглянул в зеркало, увидел тупые кончики чёрных блестящих туфель под одной из дверей туалетной кабинки. Он был не один.
Он потянулся за пистолетом.
Бен и Нэнси Эклинд снова двинулись в путь.
- Мы собираемся уйти из этого города прямо сейчас, - сказал он жене. - Никаких остановок, никакой такой чуши, ничего. Никаких угнанных машин. Мы берём и уносим свои задницы в безопасное место.
Это был план.
Бен тут же решил, что после того, как они оказались на безопасном расстоянии от повешенного мальчика и ребёнка, смеющегося в темноте, они не собирались больше беспокоиться о домах, освещённых или нет. Все они были потенциальными ловушками. Лучше быть на улицах, где можно бегать, маневрировать.
Им просто нужно было выбраться.
Это всё, что имело значение; оставить эту еблю властям. Но чтобы выбраться, им пришлось бы очистить свой разум от всего ужаса, стереть мел со школьной доски, так сказать, чтобы они могли сосредоточиться.
Когда они приблизились к Честнат-стрит, он затащил Нэнси за дерево.
- Ты в порядке? - сказал он.
- Да.
- Ты уверена?
- Я в порядке, Бен. Что может быть не так?
Отлично. Это сарказм. Значит, с ней действительно всё в порядке или настолько хорошо, насколько она собиралась провести эту ночь. Они пересекли Честнат-стрит пробежкой, держась за руки. Они никого и ничего не видели, и это было прекрасно. Вскоре дома закончились, и тут появились склады, несколько ветхих заводов за запертыми заборами, сектор общественных работ, свалка и так далее. Более тёмные здания и железнодорожная станция.
- Мы доберёмся до железнодорожного вокзала, - сказал Бен, - и мы свободны.
Нэнси нечего было на это сказать. Она просто кивнула.
Бен изучал улицы.
Боже, столько теней, столько ловушек, ждущих своей очереди.
Он вспомнил, как в старшей школе читал "Убить пересмешника". В нём была строчка о том, что нет ничего опаснее безлюдной, ожидающей улицы. Это застряло в его голове на все эти годы, погребённое вместе с мусором повседневной жизни, только чтобы появиться сейчас. Как будто, возможно, она ждала этого, ожидая применения в этом шоу призраков.
Взявшись за руки, они пошли быстрее, практически побежали трусцой.
Он чувствовал ночной воздух на своих обнажённых руках и лице, как дыхание чего-то давно умершего.
Теперь недалеко: прямо впереди были заросшие сорняками поля железнодорожной станции. Он изучал их в смертельном лунном свете. Гравийная дорога вилась вдоль берега Кат-Ривер. За ней виднелись безмолвные громады самих поездов, огромные сегментированные черви цеплялись за рельсы, ожидая, когда их разбудят.
Он чувствовал, как Нэнси сжимает его руку всё сильнее и сильнее, чувствовал, как дыхание болит в его лёгких. Да, вот оно. Так просто и легко, конечно, он не думал об этом, пока инстинкт выживания не указал ему путь.
Поля, леса, ты, долбаная тупица, выходят на открытые пространства.
Они вышли на гравийную дорогу и замерли, как будто их сердца остановились.
На другой стороне дороги была канава, ещё одна глубокая водопропускная труба отделяла их от железнодорожных дворов и свободы. И из неё выскочили три или четыре громоздких, тяжело дышащих тела. Собаки. Паршивые твари, покрытые грязной шкурой, вываливающиеся изо рта языки, оскаленные зубы.
Они увидели Бена и Нэнси, замерли.
А потом они в унисон зарычали, устремив зловещие жёлтые глаза на злоумышленников.
- О, нет... - выдавила Нэнси.
Собаки наблюдали за ними.
Они не подошли ближе, но стояли на месте, рыча, обнажив зубы, как белые шипы.
Ещё двое или трое вышли из канавы, присоединились к своим товарищам.
Бен знал, что тот факт, что они с Нэнси прошли живыми так далеко, был благословением. Её рука в его руке была горячей, влажной и сокрушительной. Они были достаточно близко к одной из заброшенных фабрик, чтобы сбежать, перелезть через забор. Он сомневался, что собаки, даже эти собаки, могут перелезть через восьмифутовый забор.
Когда они сдвинулись с места, собаки одновременно начали рычать.
Это был низкий зловещий звук, переходивший в какофоническое
