войти, но мне стыдно. Отсюда я вижу ее лодыжку и ясно вижу, что напортачил. Извинись перед ней.
Нет. Мне не за что извиняться. Она сделала это. Если ты ее любишь, ты все равно извинишься перед ней. Она извинилась перед тобой. Ты должен извиниться в ответ. Извиняется ли она из-за своей боли? Сожалеет ли она о моей боли? Я уже не знаю, что думать.
– Ты не зайдешь? – спрашивает она.
Я хочу зайти.
– Пожалуйста, зайди. Обними меня. Выпусти меня, чтобы мы могли быть вместе. Пожалуйста... – умоляет она.
Я контролирую ситуацию.
Я осторожно иду в комнату и подхожу к кровати. Она пытается сесть, чтобы поприветствовать меня, но ее останавливают наручники. Я смотрю на ее лодыжку и вижу, что она распухла и почти вдвое больше другой.
– Привет... – говорит она мне с застенчивым взглядом в глазах.
– Привет, – отвечаю я ей.
Я не знаю, что еще сказать.
– Как твоя лодыжка?
– Я бы предпочла знать, как мы.
Умный ответ, если это ложь – это заставит меня поверить, что ее больше заботит работа над отношениями, чем то, сколько боли причиняет ей лодыжка.
– Так, как мы? – продолжает она.
Ответь ей.
– Я всегда буду любить тебя... – теперь мой голос стал тише, гораздо тише, чем за последние несколько дней.
Я уверен, что она чувствует мой стыд.
– Пожалуйста, обними меня.
Я кладу руку ей на ногу и сжимаю ее. Смущенная улыбка дергает мои губы, и мой маленький знак привязанности заставляет ее снова плакать.
– Мне так жаль, – снова говорит она, вытягивая запястья, борясь с наручниками, – я хочу обнять тебя.
Потом. Я еще не готов.
Я встаю.
– Пойду заварю чай, хочешь что-нибудь поесть?
– Все, что ты захочешь сделать для меня, будет великолепно.
Недолго думаю. Было бы жалко не доесть ее мать.
Ничего не изменилось
Я едва могу ясно мыслить... боль в лодыжке просто невыносима. Мне нужно забыть о ней и наладить с ним отношения. Мне нужно, чтобы он поверил, что я все еще люблю его. Чтобы освободил меня. Надеюсь, скоро он снова поверит мне и предоставит мне мою и без того ограниченную свободу. Как только моя лодыжка заживет, если заживет... я попробую еще раз. Не остановлюсь.
Ему придется убить меня, чтобы я остановилась.
Лежа здесь, пытаясь не обращать внимания на боль в глазу и лодыжке, я понимаю, что мне нужно получить ключи от запертых комнат. С ключами я смогу открыть входную дверь и выйти.
Когда моя лодыжка заживет, я смогу убежать.
Ключи. Надо их заполучить. Легче сказать, чем сделать. Он всегда держит ключи при себе, либо в кармане, либо, насколько я видела, на цепочке на шее. Это будет нелегко. Это будет не так просто, теперь он будет еще больше подозревать меня.
Черт!
Я не могу придумать, как заполучить эти чертовы ключи. Моя лодыжка слишком сильно болит. Было бы лучше, если бы я могла бы ее помассировать. Но я прикована. Это было чересчур с его стороны. Как он думает, я буду бегать от него со сломанной лодыжкой? Он снова контролирует ситуацию. Пока.
Давай, думай, Ванесса, думай! Как можно получить ключи? К черту ключи, как ты выберешься из наручников? Все время пока я торчу на гребаной кровати, все мысли о побеге излишни. Забудь на время о ключах. Как я могу снова избавиться от наручников?
Я глубоко задумалась, как вдруг распахнулась дверь.
– Ужин скоро будет готов.
– Хорошо.
Он больше ничего не говорит. Он просто продолжает стоять там, глядя на меня – выражение лица говорит мне, что он хочет сказать что-то еще. Возможно, мне стоит попытаться начать разговор.
– Я буду есть его здесь? – спрашиваю я, надеясь, что он освободит меня.
– А ты хочешь?
– Я хочу ужинать с тобой.
Я знаю, что он злится, но я также знаю, что он захочет быть со мной.
– Я всегда хочу ужинать с тобой.
Его ответ равносилен захлопнувшейся ловушке. Он достает из кармана связку ключей, набитую ключами разного размера. Ключи хранятся в его кармане. Забудь о ключах.
– Не попытаешься сбежать?
А как же, как только лодыжка мне это позволит.
– Нет.
Он достает маленький серебряный ключ, самый маленький в связке, и использует его, чтобы отпереть наручники. Не садись. Подожди, пока он сам предложит сесть.
– Хочешь, я отнесу тебя вниз? – сказал он, смотря на мою лодыжку.
– Я постараюсь сама, – отвечаю я.
Мне нужно привыкнуть ходить на больной лодыжке, как бы сильно она ни болела. Он помогает мне сесть и делает шаг назад, готовый поймать меня, если я упаду.
Я стою. Я качаюсь, но не падаю. Хотя это больно. Я не осмеливаюсь перенести на эту ногу весь свой вес.
– У тебя все нормально? – спрашивает он с искренним беспокойством.
Ни хрена.
– Да, да... – отвечаю я.
– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я тебя понес?
Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, черт возьми.
– Может быть, дашь мне руку? – неохотно сдаюсь я.
Он берет меня за руку, и мы медленно выходим из комнаты. Боль пронзает мою лодыжку с каждым крохотным шагом.
Игнорируй боль. Не поддавайся боли. Не показывай ему, как это больно.
Наверху лестницы я понимаю весь ужас своего положения. Я не думаю, что смогу это сделать. Слишком много ступенек.
– Ты сможешь меня понести?
Его не нужно просить дважды. Он просто подхватывает меня на руки своими тощими руками. Я беспокоюсь, что он не выдержит моего веса, и мы оба свалимся с лестницы.
К счастью, его руки выдерживают меня, и мы добираемся до первого этажа. Он отводит меня в столовую, где стол накрыт не по его обычным стандартам.
В центре стола стоит обычная свеча. Бумажные тарелки стоят по обеим сторонам стола – там же, где он обычно их ставит, а пластиковые ножи и вилки – рядом с ними. А у меня на тарелке конверт – запечатанный. Он помогает мне сесть и садится напротив.
– Что это? – спрашиваю я, смотря на конверт.
– Это для тебя... – отвечает он.
Это очевидно. Я нервно поднимаю его. Я не могу не задаться вопросом, что он приготовил для меня на этот раз.
– Я пойду
