— Встали, — сказал тот, что шел посередине и немного впереди остальных. Когда он подошел совсем вплотную, а меня немного перестало слепить, я его узнал: это был бритый наголо лжеспасатель, стоявший рядом с «капитаном Шараповым»; он сказал нам: «Ни слова, ясно?», его я хотел застрелить первым, если дотянусь до пистолета Шарапова, и это он убил Сергея Рудольфовича…
Мы кое-как встали.
— Видно? — спросил он через плечо.
— Да, видно, — раздался голос из скрытого где-то динамика. Скрытого, наверное, там же, где и камера. — Итак, считаю до пяти…
— Но я правда не понимаю, о чем вы… — Это был искаженный, но вполне узнаваемый Маринкин голос. — Я не понимаю! Объясните мне! Я не могу сказать того, чего не понимаю!
— …четыре…
— Не надо! Пожалуйста, не надо!!!
— Пять. Ульфур…
Бритоголовый молниеносно выхватил из кобуры пистолет и выстрелил.
Маринку провели внутрь ангара. У самых ворот стояло несколько вездеходов и квадроциклов, чуть подальше — катер на воздушной подушке и маленький серебристый вертолет на поплавках и со сложенными лопастями. У стен сгрудились снегоходы — для них был не сезон. А впереди виднелась другая стена, белая и выпуклая, и к небольшой дверце в ней вела приподнятая на полметра над землей гулкая дорожка: два длинных стальных профиля с уложенными поперек дощечками из какого-то красивого, с рельефным рисунком, дерева.
Конвоир постучал в дверь, и она тут же открылась. За Дверью ждала женщина в наряде официантки или горничной: кружевной передник, кружевная наколка на волосах… Она кивнула конвоиру и молча показала Марине: заходи.
Маринка вошла.
Внутри огромного кубического помещения гулял ветер, пахнущий тревожно и свежо, как на берегу моря; доносился мерный шум волн. Громадные камни, обкатанные прибоем, живописно громоздились один на другой, образуя искусственный утес с деревянной площадкой наверху; к ней шла нарочито грубая лестница из бревен и толстых плах. На самом верху, опершись на перила, стоял и смотрел вниз крупный, высокий, очень породистый мужчина лет пятидесяти.
— Давно жду, — сказал он. — Поднимайся. Икка: кофе, пирожные, фрукты — быстро.
Женщина сложила руки перед грудью, поклонилась в полуприседе и юркнула под лестницу — очевидно, там была устроена кухонька с кладовушкой.
Марина стала подниматься, стараясь не торопиться и в то же время не тормозить. Пока что — и это было понятно — другого пути не намечалось.
— Устала? — спросил хозяин, когда она дошагала до самого верха. — Присаживайся. От меня бегать бессмысленно, зато быть рядом со мной — полезно и приятно.
— Вы всем незнакомым женщинам тыкаете? — спросила Маринка.
— Да. У нас, наверху, так принято. Необращалавнимания?
— Что чем выше, тем хамоватее? Как же, обращала. Надеюсь, мне не надо будет делать три раза «ку»?
— Нет. Чувствуй себя свободно. Если хочешь, можешь тоже говорить мне «ты». Кстати, я Саша. Или Александр Петрович, что все равно. Или просто Волков. Как тебе удобнее.
Маринка уселась за столик. Он был из незнакомого полированного полупрозрачного камня.
— Я вас где-то видела, — сказала она.
— Возможно. Но это не имеет значения.
— А что имеет?
— Щит. Ты ПОМНИШЬ ЩИТ?
— Смутно… помню, как Костя его уронил, а я хотела подобрать…
— Зачем?
— Вообще-то в нас стреляли. Кажется, ваши люди.
— А, ну да… Глупо получилось. И хорошо, что все обошлось.
— Все? — горько спросила Марина. — А Сергей Рудольфович? А спасатели?
Волков хотел что-то сказать, но тут по лестнице, быстро-быстро семеня, взлетела служанка с подносом и стала расставлять на столе кофейник, чашечки, блюдечки… Наконец на свое место взгромоздилась фигурная ваза с персиками и виноградом, и служанка, пятясь и кланяясь, исчезла.
— Удобно, — сказал Волков. — Хорошая ведьма — мертвая ведьма…
— Так все-таки? — спросила Маринка.
— Видишь ли, в чем дело… Когда вы каким-то чудом обнаружили эту древнюю крипту, проникли в нее — вы запустили мощный процесс, который, если не взять его под контроль, довольно скоро сделает жизнь на планете невыносимой. А для того, чтобы взять его под контроль, времени у нас очень мало — сутки, скажу это сразу. Если бы крипта так и оставалась закрытой — то никакого пожара бы не было, и мы бы готовились к событиям медленно, аккуратно и незаметно; и уж точно никто бы не погиб. А так… какой смысл щадить тех, кто все равно умрет через неделю или месяц?
— Ум… рет?.. — Маринка поперхнулась печеньем.
— Да. Такое уже было однажды — тридцать девять тысяч лет назад. От той цивилизации не осталось почти ничего — и, пожалуй, совсем никого. Во всяком случае, в наблюдаемом мире.
— И вы так спокойно…
— Чтобы было понятно — мне почти две тысячи лет. Л независимо от того, уцелеет ли человечество, я — точно уцелею. Может быть, мне удастся спасти миллионов сто — цвести — и стать у них богом. Это было бы забавно. Но гораздо больше мне хотелось бы сохранить человечество в нынешнем его виде, потому что я успел к нему привыкнуть. Во всех смыслах, от сентиментального до утилитарного. Мне удобно, комфортно, я ничего не хочу менять.
— Две… тысячи? — Маринка помотала головой. — Лет?
— Да. Но я не Христос и не Вечный Жид. Я даже родом из близких мест, мои предки пришли сюда с колесницами хуурагов, а хуураги — это общие предки всех угров, выживших и сгинувших. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, после того как мы выиграем наши сегодняшние сутки… Итак, ты, насколько я понимаю, первой взялась за щит?
— Наверное. Я просто не помню этого момента… Нет, что-то помню. Как будто… удар. Белый взрыв. Без звука, только вспышка. В виде звезды…
— Вот такой? — И Волков на салфетке набросал семиконечную звезду с лучами разной длины.
— Похоже. Очень похоже.
— Тогда все становится еще страннее. Потому что обычный человек этого воздействия не вынес бы. Смерть или начисто выжженный мозг. Кто ты, девочка?
— Я? Просто… простоя.
— Расскажи про свою семью.
— Семья как семья. Я да мама. Отец нас бросил… впрочем, он умер уже, спился. Мама… просто мама. Бухгалтер. Что может быть обычнее?
— Ну… многое. Мама больше не пыталась выйти замуж?
— Нет.
— И друзей у нее не было?
— Я в ее личную жизнь не лезла. Как и она в мою.
— Так были или нет?
— Не замечала.
— Бабушки, дедушки, дяди, тети?
— Бабушку одну я помню, очень смутно — совсем маленькая была. Остальных не застала. Нет, родственников нет вообще.
— У вас дома много цветов?
— Цветов?
— Нуда. Комнатных растений.
— Тогда не цветов, а деревьев. Много. Жить почти негде. Пальма, лимон, фисташка, кофе…
— Кошки, собаки, мыши, рыбки?
— Нет. Даже тараканов.
— Ну, сейчас тараканов нигде не встретить… что, кстати, может быть своего рода сигналом… Но об этом мы тоже поговорим потом. Когда покончим с насущными проблемами. Теперь о тебе. Ты по характеру замкнутая или общительная?
— Ни то ни другое. Как сказать… я люблю общаться — со мной не очень любят.
— Почему, как ты думаешь?
— Потому что я колючая. Легко могу обидеть ни за что. Потом ругаю себя, но… В общем, не очень со мной хорошо людям. Неуютненько.
— Но весь мир еще не идет на тебя войной?
— Я понимаю, что мир сошел с ума. Но не до такой же степени.
— Возможно, что миру действительно не выстоять против тебя… Теперь я задам вопрос, а ты прислушайся к себе и только потом ответь, хорошо?
-Ну…
— Предположим, у нас ничего не получится, и мир начнет гибнуть. И люди узнают, что ты всему виной. Им же не объяснить, что ты — только последний штрих, поворот ключа… Так вот: как ты это воспримешь?
— Что они будут обо мне думать такое?
— Да. При этом они ничего не смогут тебе сделать… да и сама гибель мира тебе тоже ничем не будет грозить.
Маринка прислушалась.
— Ничего не чувствую. По-моему, мне все равно. То есть я бы не хотела, чтобы мир погиб…
— Но ты ощущаешь его отдельно от себя?
— Примерно так.
— Ну что же… Все сходится. Хочешь узнать о себе немного нового?
— Даже так?
— Да. Пойдем.
Все это Маринка рассказала мне немного позже, а еще немного позже я, пока сидел и ждал ее, записал по свежей памяти на диктофон. А вот то, что я помню сам, помню даже сейчас, отчетливо и без тени сомнения:
— …и еще раз! Нет, ты смотри, смотри! Ты не отворачивайся! Ты! В этом! Виновата! Итак, снова: ты говоришь мне стафу — или еще один…
— Я не знаю никакой стафы! Что такое стафа? Я не знаю, честное слово! Объясните же!
— Молитва, заклинание, пароль… то, что отопрет щит. Ты должна была получить ее, когда коснулась щита. Это она — стафа — показалась тебе белой звездой. Это она чуть не убила тебя.
