Шарп услышал.
— Да, Икка — наша беда и выручка. Универсальная девушка, на все руки. Но только на руки, к сожалению…
— Я уже поняла, что с ней что-то неладно, — сказала Маринка. — Но что именно?
— Да просто мертвая, вот и все, — сказал Шарп. — Шеф из нее душу вынул.
— Э-э? — не смог сформулировать я.
— В прямом смысле. Вынул и спрятал. Теперь она — его вещь. Очень удобно, и я бы от такой не отказался…
— Типа зомби?
— Зомби делают из мертвецов, — тоном усталого наставника сказал Шарп. — А это — вещь. Переделана из живой. Причем из ведьмы, что особо удобно.
— Э-э?.. — теперь не могла сформулировать Маринка.
— Удобно, что она может мотаться через границу свободно. Вон, мои волки — сдохнут, нам — мозги взъерепенит, а ей — хоть бы хны.
— Мозги — что?
— Ну, некоторое время мы будем не вполне в себе. Это они специально так сделали, чтобы, если кто случайно туда-сюда шастанет, все сваливал на перегрев и перепой. На самом деле ничего страшного, надо просто знать, что ты не в себе, — и контролировать.
— Мы же вроде уже?.. — Я показал рукой, что границу какую-то мы пересекали и туда, и обратно. — И ничего.
Нет, вы на ней постояли, на границе. На нейтральной полосе. «А на нейтральной полосе цветы — чрезвычайной красоты!» — вдруг пропел он на удивление мелодично. — Когда пересечем, почувствуете. Ничего не бойтесь, я с вами. А высадимся, держитесь ко мне поближе и все делайте, как я скажу. Там иной раз реакция может понадобиться…
Было не то чтобы пасмурно, но солнце скрывалось за дымкой, и ничто не отбрасывало теней. Невозможно было понять ни какой час, ни куда мы летим.
(Я сказал, что у нас отобрали все — и часы, и мобильники, и мой несчастный компас? Но почему-то оставили фотоаппарат и диктофон. Еще нет? Ну вот, сказал. Может, собирались потом прослушать, посмотреть… не знаю.)
Кабина «робинсона» — это такой пузырь из прозрачного пластика, дающий полный обзор во все стороны. Сидишь, как на жердочке посреди вселенной…
Икка вела машинку невысоко над деревьями, а иногда, когда позволяла местность, спускалась совсем низко, так что сосны оказывались вровень с нами, справа и слева. Внизу сначала была просто тайга, та же, по которой мы так давно — в прошлой жизни — блуждали, а потом началось что-то чудовищное, какое-то месиво громадных камней, косо вздыбленных обломков плит, бурелома; деревья — все — были искореженными, со страшными лапами, грозящими небу… Часто-часто мелькали крошечные озера, многие соединялись между собой узкими водяными усиками, а иногда перемычки угадывались по дорожкам высоченной осоки. Да, наверняка местность внизу была совершенно непроходима.
Потом впереди возникло странное марево. Я один раз видел такое в горах, когда оказываешься на высоте облаков, но самих облаков нет, а солнечные лучи преломляются и дробятся на границе воздушных слоев. Больше всего это похоже на игру света на тонком-тонком льду, но только призрачнее и текучее. Ледок, который образовался не на поверхности воды, а на бескрайнем полотнище из невидимого шелка…
Вот что-то подобное и развернулось вдруг на полгоризонта. Оно поджидало.
Шарп оглянулся и прокричал:
— Приготовьтесь! Ща болтанет!
И через пару десятков секунд, когда марево своим краем стало забираться под вертолет, — таки да, болтануло.
Я смотрел в тот момент на Маринку — и, честное слово, впервые в жизни видел, как у человека в буквальном смысле глаза выпрыгивают из орбит. То есть, конечно, это была иллюзия, галлюцинация или что там еще — но на миг глаза ее действительно сделались размером с яблоки и повисли перед лицом. Она вскрикнула и прижала их руками — и, наверное, вернула на места, потому что когда отняла руки, то никакого ужаса уже не было, все было нормально… ну, почти нормально. Безумные были глазки, если честно.
Я, наверное, так поражен был этим, что не заметил, как мир перевернулся. Вертолет летел теперь вверх поплавками под мерцающей дымкой, а внизу вдруг образовалась исполинская туманная воронка с черным отчетливым кругом в центре, и этот круг был бездной. Я вцепился одной рукой в край сиденья, а другой придерживал Маринку, потому что она, похоже, не понимала, что происходит, что может упасть и исчезнуть в бездонном полете, размахивая от счастья руками. Она хохотала, как от щекотки.
Потом верх и низ вернулись куда положено, но совершенно определенно поменялось правое с левым. Я раньше сидел слева, Маринка справа… а сейчас все было наоборот. Какой рукой я пишу? — Вот этой… или этой? Сердце… вообще не бьется. Замерло и дрожит, но где? — Точно посередине…
Шарп оглянулся. Лицо его было составлено из двух. Помните классический тест-картинку: кого вы видите, старуху или молодую девушку? Так вот, и здесь было то же самое. Только не старуха и девушка, а молодой романтик и усталый злодей. Романтик смотрел вперед и только краем глаза на меня, злодей уставился в упор. Я изобразил полуулыбку- полу оскал. Шарп оскалился ответно.
Вертолет наклонился и стал описывать круг. Потом еще и еще. Икка явно искала что-то. Нашла. Сбросила скорость, и вертолет медленно пошел вниз. Радужное марево вблизи стало тем, чем, наверное, и было изначально: туманом. В нем образовалась вмятина от струи ротора. Мы спускались. Вмятина превратилась в дыру с темной рябящей водой на дне. Потом туман сомкнулся над нами. Темнее не стало. Но стало… иначе. Не знаю как. Но иначе. Мы приводнились.
Берег оказался неподалеку — каменистый, не подойти. Для Шарпа это не было препятствием: он вытащил из под ног зеленый сверток, дернул за веревочку — и бросил сверток вниз, между поплавками. Тот быстро развернулся и превратился в приличных размеров лодку. Шарп спрыгнул в нее первым, потом велел мне спуститься и замереть на корме, потом принял Маринку. Бросил на дно небольшой рюкзачок. Места хватило бы еще на одного-двух пассажиров. Я думал, что сейчас откуда-нибудь появятся весла, но вместо весел Шарп вытащил из кармашка на борту лодки пульт с тянущимся проводом. Под дном почти неслышно заворчало, и лодка поплыла прочь, оставляя вертолетик покачиваться на волнах.
— А сесть на сушу мы не могли? — спросил я.
— Не — а. — Он покачал головой. — Тут такая суша… нога человека не ступала и не ступит. На ту сторону поплывем.
— Вертолет будет нас ждать?
— Как скажу, так и будет. С чего вдруг интерес прорезался?
— Не люблю зависеть от привходящих, — сказал я. — Как я понимаю, вы тоже тут… не хозяин. И далеко не заходили. А нам вернуться надо. Кровь из носу.
— Без меня Икка вас все равно не повезет. Шеф ей так и сказал. Поэтому на побег можете не рассчитывать. Вот без тебя, пацан, ей разрешено обратно лететь, а без меня или девушки — нет, никак. Шеф, он сквозь землю видит, его на кривой так не объедешь.
— Что же он — сквозь землю видит, а крипту не нашел? — спросила Маринка, не оборачиваясь.
— Уела, — сказал Шарп и довольно заухал.
Мы плыли около часа — по внутренним часам, которые могли вести себя как угодно, хоть отматывать время назад. Вокруг был туман — но не сплошная пелена, в которую мы погрузились с дедом Терхо, а с приличной видимостью — при таком тумане машины на шоссе даже скорость особо не снижают. Вода в озере была гладкой, но почему-то матовой. Я даже специально перегнулся через борт, чтобы увидеть свое отражение, — и не увидел.
Как Шарп ориентировался, я не знаю. Ни разу не видел, чтобы он посмотрел на компас или навигатор. Но приплыли мы, похоже, ровно туда, куда он целился, — на маленький песчаный пляжик между двумя мангровыми зарослями из гигантской осоки в воде и каких-то неимоверных, выкрученных во всех суставах, поросших мхом и мочалом ив по берегам.
Сразу запахло прелью. Не гнилью и не тиной, а именно прелью — как от кучи листьев, долго простоявшей под дождем. И еще немножко грибами.
— Ну вот, — сказал Шарп довольным голосом. — Теперь пешочком немного, и мы, можно сказать, у цели…
Мы выгрузились, Шарп затянул лодку на берег, перевернул и сунул под склонившиеся ветви. Она тут же слилась с фоном.
— Теперь, ребятки, слушайте дядю внимательно. — Он сцепил пальцы и качнулся с пяток на носки и обратно. — Мы на земле Весиалюэ, а это значит, что тут ничему нельзя верить. В первую очередь глазам. Поэтому идите строго за мной, желательно след в след, а прежде чем ступить ногой, пробуйте землю колом. На каждом шаге. Даже в том месте, куда перед вами двое уже наступили, и ничего. Это понятно? Идти будем медленно и солидно. Может быть такое, что вдруг накатит страх. Перед чем угодно. Еще может сильно поманить или поблазнить. Здесь главное — не дергаться, замереть сусликом и мне сказать. Ну или хотя бы пискнуть. Потому что если куда-то побежите… тут вам и хана.
— И как долго нам идти? — спросила Маринка с интонацией избалованной девчонки.
