Андрей покачал головой:
— Нет, не думаю, что Власов захочет иметь дело со мной. Мне он вообще показался немного того… с приветом.
— Тебе нужна какая-то помощь?
— Спасибо, солнце, постараюсь справиться, — ответил Андрей. — Кстати, прости, что так поздно… На!
С этими словами Андрей вытащил из бардачка крохотную коробочку и протянул ее девушке. Таня открыла ее и ахнула:
— Чудо! Я как раз вспоминала твои слова про цепочку!
Она вытащила украшение из коробочки, с радостью разглядывая подарок.
— Ты прелесть, Белов.
Андрей засмеялся:
— Опять едем в баню?
— Почему бы и нет?
* * *
Дорога домой показалась Сергею тяжелым липким туманом, который плотным одеялом пеленал его мозг. Мысли скакали, будто играли в чехарду, сознание одновременно теснили радость, робость и глухое раздражение. Радость — оттого что он наконец-то на свободе и принадлежит самому себе. Робость — потому что впустивший его внутрь мир стал другим, и происшедшие перемены просто ошеломляли его. А раздражение он испытывал к себе, так как понимал, что выглядит хуже бомжа. Мятая, почти нищенская одежда, старые ботинки, худое небритое лицо и затравленный взгляд — все говорило само за себя. Ему казалось, что каждый встречный читал его мысли и все понимал. «Вот он, Римакин Сергей. Отсидел на зоне шесть лет, а еще его имели в задницу».
Постепенно вся мешанина эмоций уступила место тягучей, испепеляющей ненависти к тем, по чьей воле все эти шесть лет отсидки были попросту вычеркнуты из его жизни. Даже не вычеркнуты, а грубо вырваны, с мясом.
Ну ничего. Память у Сергея хорошая.
Дома его ждало новое потрясение. Оказалось, мать умерла за несколько дней до его освобождения, и он как раз попал на поминки, которые организовала его двоюродная тетка, Софья. Гости постепенно разошлись, и они остались вдвоем.
Сергей взял со стола бутылку и, налив себе в стакан, молча выпил. С непривычки горло моментально обожгло, и он закашлялся.
— Царствие… небесное, — выдавил он.
— Ты не злись на нас, Сержик, — сказала прокуренным голосом тетя Соня. — Твоя матушка до последнего тебя ждала. Мне позвонила за три дня до смерти, будто чувствовала. Я хоть с ней проститься успела…
Она снова вытерла красные глаза.
— Как она богу душу отдала, возле нее сразу какие-то аферисты крутиться стали, все про вашу квартиру вынюхивали. Так что я сразу всех разогнала. Все документы я тебе сейчас отдам. Равно как и драгоценности. Мне чужого не надо. Там еще деньги есть — добрые люди просили передать. Так что бери и не отказывайся.
— Благодарю, — отрешенно сказал Сергей.
— Только я не все нашла. Куда-то подевалось кольцо с изумрудом и сережки золотые в виде сердечек…
— Она их продала. Давно уже, — промолвил Сергей, думая о том, что мать зря это сделала, пытаясь ублажить начальство зоны — и так все вскрылось. — Душно что-то. Я на улицу выйду.
Захватив с собой бутылку, Сергей вышел из квартиры.
Он сидел на лавочке и, вдыхая свежий морозный воздух, плакал. Глотал водку прямо из ледяного горлышка и плакал, как мальчишка, ловя языком катящиеся по щекам соленые струйки.
— Это хто ж такой тут сопли развозит? — раздался над ухом хриплый голос. Сергей поднял голову. Рядом с ним стоял неопрятно одетый мужик лет пятидесяти пяти.
— Дядя Боря?
— Он самый. А я сразу понял, что это ты, Серый, — самодовольно сказал Борис. — Помню тебя в детстве, когда ты беспорочным пацаном мяч гонял.
— Присаживайся, — сказал Сергей.
Он вдруг вспомнил, что в свое время этот дряхлый на вид мужичок отсидел семь лет за разбой, после чего у него было еще две ходки за кражи. Но во дворе дядю Борю знали, и никто его не боялся, «своих» он не трогал и вел образ жизни тихого алкоголика, при этом считая себя «правильным вором». Семьи у него не было, и он неуклонно спивался, изредка сдавая одну из своих комнат внаем гастарбайтерам, хотя в последнее время из-за беспробудных пьянок и захламленного состояния жилья найти клиентов становилось все сложнее.
— Нальешь, Серый?
— Нет проблем, дядя Боря. Вот только закуски нет.
— А мы снежком, — захихикал бывший зэк.
Выпив, он вдруг сказал:
— Не поверишь, Серый, но я все знаю.
— Что? — насторожился Сергей.
— Мне матушка твоя сказала. Мол, сучка тебя одна подставила, за что тебя под плохую статью подвели. И что мусорам с «активом»[26] она деньжищ забашляла, чтобы на киче никто об этом не вынюхал.
Сергей мгновенно вспотел. Ну, мамуля, спасибо тебе. Что еще ты наплела этому спившемуся зэку?!
Между тем Борис наклонился ближе, и Сергей ощутил исходивший от него перегар:
— Я не верил, что ты оттуда вернешься. Разве что ногами вперед. За «лохматый сейф» от хозяина живым не возвращаются. — Его глаза вдруг сузились. — Никто ведь не узнал?
Сергей молча покачал головой, снова приложившись к бутылке. Рука его чуть дрогнула.
— А я тебе могу помочь найти эту соплячку, Серый, — снова зашептал Борис. — Ты не думай, что я все мозги пропил, слышишь меня? У меня знаешь сколько корешей в округе? И про эту шмару давно базарили, что она правильных пацанов в могилу свела. Ты локаторы-то свои раскрой! — уже раздраженно добавил он, видя, что Сергей сидит в каком-то оцепенении.
— Ага.
— Так вот, я тебе толкую, Серый. Я нахожу эту бабенку, ну, а ты меня отблагодаришь. Идет?
— Идет, — машинально сказал Сергей, и внезапно ему в голову пришла мысль. — Мне нужен еще один человек. Сможешь найти, плачу втройне?
— Кто таков? — деловито поинтересовался Борис, делая жадный глоток водки.
— Есть один такой. Завтра передам все, что на него есть. Дядя Боря, только это срочно.
— Если ты о следаке, так он тоже срок мотает, на лапу взял, да с начальством не поделился, — вновь засмеялся Борис. — Да и зачем он тебе? Завалишь его — получишь четвертак, за мусоров, даже за бывших, сроки немалые.
— Нет, следак мне не нужен.
— Лады. Я завтра в гости зайду. Соньке скажи, пущай борща сварит. И пол-литру возьми.
Допив водку, Борис аккуратно опустил пустую бутылку в урну.
— Бывай, земляк, — сказал он и похлопал на прощание Сергея по плечу.
Он ушел, а Сергей обдумывал их разговор. В голове крутилась фраза: «У меня знаешь, сколько корешей в округе?»
Если этот насквозь проспиртованный алкаш сможет найти нужного ему человека, это хорошо, честь ему и хвала, Сергей не поскупится на оплату его труда. Особенно если это случится раньше, чем Борис узнает, кому он помог и кого он только что похлопал по плечу. Потому что по воровским законам дядя Боря только что сам стал «законтаченным».
* * *
— Ну что, тебе понравился мультфильм? — спросила Елизавета Ивановна, когда тот закончился. Она была удивлена — внучка смотрела «Рапунцель», при том, что до этого всегда избегала смотреть сцены, где особое внимание уделялось волосам[27].
— Так себе, — равнодушно сказала Алла. Она взяла со стола зеркало и некоторое время, не отрываясь, разглядывала свое отражение.
— Ты голодна? — спросила бабушка.
Алла покачала головой и стала нажимать какие-то клавиши на ноутбуке. Елизавета Ивановна поджала губы. Она считала, что ребенку в возрасте Аллы еще рано столько времени просиживать перед компьютером, и об этом она не раз заявляла Андрею. Однако ее сын в ответ махал рукой и аргументировал это тем, что сейчас на дворе XXI век и все дети должны быть продвинутыми! Продвинутыми в области современных технологий, вот так!
Вздохнув, пожилая женщина принялась за уборку. У нее из головы не выходил сегодняшний визит полицейских. Что такого могло случиться, раз они сюда приехали? Может, это как-то связано с работой Андрея?! Она с нетерпением ждала сына, чтобы получить хоть какие-либо объяснения происшедшего.
Войдя в комнату Аллы, бабушка была поражена. Одеяло ровно заправлено, все игрушки аккуратно расставлены по полкам, на ковре ни соринки. Это было невероятно! Она и припомнить не могла, чтобы хоть дважды в день не напомнила внучке следить за порядком в своей комнате, а тут прямо все сверкает от чистоты!
Лишь на белоснежном одеяле бабушка увидела длинный волос. Она положила его в совок и, выйдя из комнаты, крикнула:
— Аллочка, а где твой старый парик?
Снизу сначала долго не отвечали, потом девочка нехотя отозвалась:
— Понятия не имею.
— То есть как? — удивленно спросила Елизавета Ивановна, спускаясь вниз.
— Вот так, — спокойно ответила Алла, на мгновение оторвавшись от экрана только для того, чтобы окинуть взглядом бабушку. Этот взгляд совершенно не понравился Елизавете Ивановне, он был каким-то по-взрослому оценивающим, недоверчивым.
Она вынужденно улыбнулась, недоумевая про себя, почему ей в голову лезет всякая чепуха, и сказала:
