по холодному коридору и вниз по лестнице. – А знаете, Гюнтер плохо справляется со своими обязанностями. Смотрите-ка – оставил сундук с деньгами на милостыню открытым. – Она указала на маленький ларь, что стоял в холле.
– Может, мне закрыть его?
– Даже более того – запереть. Ключ должен быть на связке у Гюнтера, но я не особо удивлюсь, если он торчит из замка. Проверьте, сами увидите.
Она ушла, предположительно – в комнату для прислуги. Фенвилл прошел по рваному и грязному ковру в коридоре. Прежде чем запереть сундук – и впрямь с позабытым ключом, – он не мог не заглянуть внутрь. Тот был плотно, под завязку, набит пачками черно-белых банкнот Банка Англии. Хотя это был небольшой ларь, в нем, должно быть, умещалась не одна тысяча фунтов. Одна пачка, перевязанная красной нитью, лежала поверх остальных. Фенвилл на мгновение огляделся и глубоко погрузил руку в шелковистое денежное море, затем, насладившись сполна этим непривычным ощущением, закрыл и запер сундук, как было велено, после чего отправился искать Дорабеллу.
Один продуваемый всеми ветрами коридор сменял у него на пути другой, и комнаты, проходы в которые были задрапированы паутиной, тянулись нескончаемой шеренгой. Звук голоса Дорабеллы донесся до него издалека, и он пошел на него. Плиты, выстилающие пол, были до того криво подогнаны друг к другу, что Фенвилл подумал – тут запросто можно, не ровен час, споткнуться и разбить себе голову.
Когда он добрался до огромной кухни – неуютного квадратного помещения из голого камня, – он сперва заподозрил, что какое-то подобное несчастье случилось с Гюнтером. Старик сидел на деревянном стуле, у которого в спинке отсутствовала пара прутьев, лбом уткнувшись в угол огромного стола. Похоже, он так и не приготовил чай, и Дорабелла, судя по всему, отчитывала его за это.
– Вот ключ, – подал голос Фенвилл.
При этих словах Гюнтер поднял голову, сел прямо и требовательно протянул к нему ладонь. Заполучив ключик, он вытащил из кармана брюк связку на конце цепочки и стал возиться с нею, перебирая неуклюжими костлявыми пальцами.
– Нам придется самим готовить чай, – заметила Дорабелла. – Гюнтер сегодня, я вижу, ни на что не годен. Какой позор! Еще и при госте!
Гюнтер продолжал слабо возиться с кольцом. Дорабелла молча стояла, наблюдая за ним. В какой-то момент старик расщепил себе ноготь об острую кромку кольца.
– Давайте я помогу с чаем, – вызвался Фенвилл, поворачиваясь спиной к дворецкому. – Что мне сделать?
– Боюсь, все, – сказала Дорабелла и скорчила мину. – Я не привыкла хозяйничать в этом доме. – Затем она добавила: – Ого, чайник наконец-то разогрелся.
«Чайник» оказался чрезвычайно тяжелой, но вместительной бадьей, установленной на старинной угольной плите. Она давала столь мало тепла, что Фенвилл не удивился бы, если бы на то, чтобы вода закипела, ушел весь день. Чай ему пришлось заварить в огромном серебряном тигле, который стоял на монументальном комоде в окружении чашек, похожих на лодочки.
Он огляделся в поисках снеди. Несколько шкафов с деревянными дверцами все того же расхожего в этом доме песочно-желтого цвета обступали их с Гюнтером и Дорабеллой. Фенвилл открыл одну из них наугад – и тут же затворил: полки были завалены отнюдь не съестными припасами, а пачками банкнот, вроде тех, что лежали в сундуке в прихожей. Это был далеко не самый большой из шкафов, но Фенвилл попросту не рискнул заглянуть в другой, а лишь сообщил:
– Итак, чай готов. Чего еще желаете?
Дорабелла встала у дальнего конца большого пустого кухонного стола. Она смотрела на Гюнтера с выражением враждебного любопытства.
– Давайте вернемся наверх, – предложила она. – Там у меня припасено печенье.
Фенвилл поставил чайник, молочник, сахарницу из серебра и две чашки на дорогой расписной поднос и последовал за ней в комнату. Достав жестянку, набитую засахаренным печеньем, на которой не значился производитель, девушка сняла с нее крышку и протянула ему. Печеньица оказались где-то пять дюймов в диаметре и не менее полдюйма толщиной каждое, и от них распространялся сильный аромат аниса.
– Что ж, я расскажу вам все, – заявила Дорабелла, попивая чай из большой низкой чашки. – Таково желание моего отца.
– О да, – согласился Фенвилл, – полагаю, так будет лучше. – В конце концов, она почти сказала, что любит его.
– Я влюблена. Ужасно влюблена.
Фенвилл наградил ее нежной улыбкой.
– Гораздо сильнее, чем вы – в меня.
Он качнул головой.
– Это случилось сразу после смерти моего отца.
Она сказала это как раз тогда, когда он ставил чашку. Рука дрогнула, и чай плеснул за край.
– Я, шутка ли, даже не знаю его имени…
Фенвилл уставился себе под ноги. Сердце горестно заныло, отяжелело.
– Я неправильно вас понял, Дорабелла, – произнес он тихо. – Моя вина. Не думаю, что вам стоит продолжать.
– А я продолжу. Все равно нужно с кем-то поделиться – никто ведь не знает. – Глаза ее снова лихорадочно заблестели; руки миниатюрными голубями запорхали над коленями.
Фенвиллу стоило больших усилий кивнуть. Застыв над чайным подносом, в уютной и непринужденной обстановке, Дорабелла выглядела даже более очаровательной и милой, чем обычно, – он бы попросту не смог ей отказать.
– Итак, в этом доме есть большое зеркало. Раньше оно стояло в Версальской комнате. Я спрятала его, как только жизнь моя пошла наперекосяк. Перенесла к себе спальню.
Как ни странно, Фенвилл до этого момента даже не задавался вопросом, где молодая хозяйка спит.
– Раньше я часами разглядывала себя в нем. Но однажды ночью себя я там не увидела.
– В смысле… там отразился кто-то еще? – Он постарался, чтобы голос звучал тепло и сочувственно. Когда надежда исчезает, порой и простое утешение не менее ценно.
– Нет-нет, что вы такое говорите. Не в этом дело. Как-то вечером я готовилась ко сну… – Ее взгляд затуманился, обратившись внутрь, к стародавним воспоминаниям. – Ну да, я приготовилась ко сну – и черт меня дернул взглянуть в зеркало. Так вот, хотите – верьте, хотите – нет, а там никого не было.
Только теперь Фенвилл остро осознал, что Дорабелла, возможно, слегка не в себе.
– Вы думаете, я сумасшедшая? Я и сама так тогда подумала. – Она кивнула с чинным видом. – Я закрыла глаза… долго их так продержала… а когда решилась снова посмотреть – мое отражение вернулось.
– Скорее всего, вы просто переутомились.
Она улыбнулась – снисходительно и чуть более откровенно, явно подводя к самому важному:
– На следующую ночь там отразился он.
Фенвилл с трудом удержался от облегченного шумного выдоха. Так его соперник за ее любовь… даже не настоящий? Какое счастье.
– Расскажите поподробнее, – попросил он ободряюще.
– Я вошла в комнату
