и быстро поцеловала Фенвилла прямо в губы; это было, пожалуй, самое неожиданное событие сего вечера – и, разумеется, самое катастрофическое.
Он не помнил, как оказался снаружи.
Сон и аппетит оставили его. Способность концентрироваться на том, что видят глаза и слышат уши – тоже.
– Добрый день, Гюнтер, – сказал он на следующий день, придя на полчаса раньше, чем в предыдущий визит.
Гюнтер не удостоил его ответа.
– Вы выглядите лучше. – Самое странное, что это была правда: Гюнтер двигался куда живее и даже дышал без хрипов. Более того, его руки перестали трястись. Одно только его отношение и казалось неизменным.
– Вы уже знаете, как пройти наверх, – сказал он, удостоив Фенвилла странного косого взгляда, и удалился в серокаменную кухню, похоже, служившую ему пристанищем. Сундук с деньгами, как заметил Фенвилл, из коридора куда-то убрали.
Он поднялся по мрачной лестнице и постучал в дверь комнаты в стиле кватроченто.
Дорабелла сидела в большом кресле у камина. Трости поблизости не наблюдалось.
– А вот и вы, Малкольм, – поприветствовала она его. На ней было то же платье; правда, теперь она была буквально окружена коконом из мягкого, черного, прозрачного материала, по которому она водила иглой.
Еще вчера Фенвилл был полон до краев безумной храбрости. Сегодня он чувствовал себя изнуренным и смущенным.
– Гюнтер не проводил вас?
– Он сказал, что я уже знаю дорогу. Справедливо.
– Причина, по которой дворецкий обслуживает господ, – вовсе не в том, что господа не могут обслужить себя сами. Нет, все-таки Гюнтеру пора на покой!
Фенвилл уселся напротив нее. Даже менее чем за двадцать четыре часа бессонницы он забыл великолепные подробности ее красоты. Их повторное открытие временно утолило напряженные нервы.
– Неужели, по-вашему, старик так плох?
– Да, он лентяй. – Дорабелла издала надтреснутый смешок, вновь напомнив о, похоже, единственном своем недостатке. – Раз я обручена, у моего будущего супруга должен быть преданный, трудолюбивый слуга.
Феннвиллу очень хотелось заплакать. Борьба с желанием разрыдаться парализовала его язык и гортань.
– Как видите, я решила пренебречь вашим советом, – добавила Дорабелла. Какое-то время она продолжала шить молча. Черная марля поднималась с ее колен за левое плечо и сбегала через спинку высокого стула, словно дымный призрак.
– Значит, вашего поздравления я не дождусь? – спросила она наконец.
– Думаю, я недостаточно хорошо вас знаю, – с горечью сказал Фенвилл.
– Но мы ведь старые друзья?
Он смолчал.
– Только старый друг мог дать такой плохой совет. – При такой-то легкомысленности ее тона и впрямь легко было поверить, будто они знакомы целую вечность.
– Я видел его однажды, – резко сказал Фенвилл. – Этого вашего избранника. Надеюсь, вы удивлены. Мне не понравилась его наружность. – Конечно, он вел себя как дурак. Само собой, Дорабелла не выглядела удивленной или даже задетой.
– А мне он нравится больше всех на свете.
– Он плохой человек, поверьте, – бросил Фенвилл, дивясь своей бездумной грубости.
– А вы – хороший? – Она озадаченно посмотрела на него, как будто эта идея пришла ей в голову впервые.
– Уж точно лучше, чем он.
Она отвела взгляд и засмеялась своим резковатым смехом.
– Вы, должно быть, слышали, что любовь не приходит по заслугам.
Фенвилл, разумеется, слышал. И не очень-то верил в истинность этих слов.
– А вот дружба, – добавила она, – да, дружбу вполне можно заслужить.
– О дружбе между нами не может быть и речи. – Потеряв первый корабль, Фенвилл решил не щадить весь свой флот.
– Ох, какой же вы, в сущности, еще мальчишка, Малкольм.
Как раз-таки она была явно младше его, но он покраснел, будто признавая за ней долю превосходства. Собственно, он уже не первый раз краснел в ее присутствии. Отвлекшись от своего шитья, Дорабелла подошла к нему и села у его ног.
– Малкольм, двери моего дома будут всегда открыты для вас, – произнесла она, беря его за руку.
– Зачем мне приходить, если вы выйдете за кого-то другого?
– Если вы меня действительно любите – а я знаю, это так, – вы не захотите отречься от меня из-за этого. Вы бы отреклись лишь в том случае, если бы любили больше себя, чем меня. – Это неожиданно острое замечание смутило Фенвиля и, хотя он и не был привычен к серьезным сердечным делам, могло посеять подлинное сомнение.
– Я люблю тебя, Дорабелла. – Слова застряли в горле, лишили возможности дышать, как ядовитый газ.
– Если больше не навестишь меня – я тебя возненавижу, – произнесла она в ответ, все еще держа его за руку, неулыбчивая и загадочная. Он мог различить ее белую грудь под свободным парчовым платьем. Ничто в целом мире сейчас не могло помешать ему привлечь ее к себе и покрыть поцелуями лицо и шею.
Она не ответила, но и не сопротивлялась. Приступ страсти Фенвилла в конце концов утих. Но когда он заключил ее в объятия, все ее тело тотчас же пробила дрожь. Жизненная сила, как казалось Фенвиллу, мощнейшим током проходит через нее – и этот контраст с ее прежней пассивностью сводил его с ума. Он погрузил губы в ее мягкие волосы, бормоча бессвязные нежности, потерянный для всего мира – и для всякого понимания того, что она думала или чувствовала в этот момент.
Но вот их молниеносный контакт прервался. Он увидел, как она встала, заложив руки за спину, у камина – волосы растрепаны, губы приоткрыты, глаза подобны огню.
Тут Фенвилл услышал скрип отворяемой двери.
Сначала он был слишком испуган, чтобы обернуться. Но в одно мгновение Дорабелла расслабилась и обрела свой обычный властный статус. Это был всего лишь Гюнтер, и то, что он сказал – угрюмо, как и всегда, – прозвучало как гром среди ясного неба:
– Мне нужна помощь с моими вещами.
Реакция Дорабеллы шокировала Фенвилла. Рука девушки взметнулась к широкой каминной полке и ухватила знакомую трость с набалдашником – все это время лежавшую там, вне поля зрения. Ее лицо исказила пугающая, прежде невиданная яростная гримаса. Не особо раздумывая над тем, что делает, Фенвилл выступил вперед и перехватил ее руку – чувствуя, как напряжены ее мышцы и переживая странный момент сплочения.
– Я спущусь и помогу, – бросил он через плечо Гюнтеру, почти уверенный, что гнев хозяйки сейчас перекинется и на него. Она отстранилась, не сказав ни слова, но испепеляя его одним лишь взглядом.
Не оглядываясь, Фенвилл последовал за Гюнтером в холл. Только сейчас он заметил, что старый дворецкий как-то необычно принарядился и помолодел. Что-то в этой перемене, случившейся с ним, было… необоснованное, как минимум.
Багаж Гюнтера состоял из потрепанного чемодана и трех больших коробок. Таксист безутешно воззрился на эту груду.
