С самого детства слово «крестьянин» прочно ассоциировалось у Хинако с семьей Оно. Когда-то Оно даже разводили коз и коров. Хинако помнила, как любила заходить за бабушкой, гостившей у соседей, — там ей разрешали заглянуть в амбар и погладить пугливую козу по бархатной мордочке. На кромке крыши для просушки были разложены хурма и дайкон. На циновке сушилась рисовая шелуха. В амбаре аккуратными рядами дожидались своей очереди самые разные инструменты. Но главное — это невероятное многообразие запахов, постоянно витавших во дворе. Маленькой Хинако казалось, что именно так должно пахнуть солнце.
Сейчас дом Оно загадочно выступал из вечерних сумерек. Могучее камфорное дерево черными ветвями обнимало избу, словно охраняя покой домочадцев. Осторожно шагая по гальке, Хинако ступила в просторный двор. Из окон лился уютный свет. Девушка постучала:
— Простите…
Судя по доносящимся звукам, в доме смотрели телевизор и ужинали. Хинако постучала еще раз. Кажется, на этот раз ее услышали:
— Кто там? — Не дожидаясь ответа, Сатоми распахнула дверь, торопливо дожевывая что-то на ходу. Смутившись, она прикрыла рот ладошкой и снова исчезла в глубине дома, чтобы сообщить о приходе гостьи.
Тут же на порог выбежала Тидзуко:
— Вот и умница, что зашла! Проходи, проходи.
— Вы, наверное, ужинаете? Может, я попозже зайду? Мне сказали, что можно в семь, вот я и…
— Да что ты, дочка! Мы уже заканчиваем. Ты проходи, проходи.
Хинако проводили в гостиную, едва отделенную от столовой, где, уставившись в телевизор, ужинало дружное семейство Оно: Сигэ, Ясудзо, Тидзуко и Сатоми с двумя детьми. Муж Сатоми, похоже, еще не вернулся с работы. К столовой примыкала кухня.
Неловко поприветствовав большую семью, Хинако устроилась в гостиной. Вся нехитрая жизнь Оно была как на ладони в этой небольшой гостиной с круглым низким столом. Вот на стене календарь сельхозкооператива. На татами разбросаны детские игрушки — аляповатый пластмассовый гусь и косолапый робот. Под потолком семейный алтарь со свежесрезанной веточкой эйрии.[16]
Все еще испытывая неловкость, Хинако прихлебывала ячменный чай и размышляла о том, до чего редко, в сущности, ей в последнее время приходилось вот так близко соприкасаться с чужой жизнью. Там, в городе, категорически не принято обнажать собственный быт. Как правило, люди встречаются на улице, в кафе, в ресторане — на нейтральной территории, не имеющей ничего общего с тем, как они живут. Ведь только так можно сохранить закрытой глянцевую обложку, тщательно оберегающую твою суть от посторонних глаз.
Они с Тору были именно такими: сознательно вращались в том пространстве, которое не впитало, да и не могло впитать их флюиды; в котором и не нужно, и попросту невозможно было обнажить душу. Именно поэтому они смогли продержаться вместе целых пять лет. Хинако представила, что было бы, живи они в Якумуре. Если бы Хинако привела Тору к себе домой, он сбежал бы, не выдержав и пяти минут.
Тору нравилась не Хинако Мёдзин из деревни Якумура, а модная художница, названная им же выдуманным именем — Hina.
Стоило вспомнить о Тору, как у Хинако снова испортилось настроение.
— Ой, смотрите, Китано! — Сатоми изумленно ткнула пальцем в экран крошечного телевизора.
На экране крупным планом показывали перевернутый грузовик, вокруг которого в беспорядке валялись разбросанные бревна.
«Сегодня около четырех часов дня проходящий через Китано большегрузный трейлер рухнул в реку Ниёдо с тридцать третьей автотрассы. Водитель получил тяжелые травмы. Домохозяйка с двумя детьми, проходившие в этот момент по обочине, скончались на месте от полученных ран. Обстоятельства трагедии выясняются. Пока остается неясным, как такое могло произойти на пустом шоссе».
Хинако прекрасно помнила это место неподалеку от слияния Ниёдо и Сакагавы. На экране появилось изображение покореженного ограждения и двухэтажного здания напротив.
— Смотрите, это же магазин электротоваров Китадзоэ! — расстроенно воскликнул Ясудзо.
Изображение магазина сменилось фотографиями погибшей Минако Китадзоэ, двадцатидевятилетней домохозяйки, и ее детей, пяти и семи лет. Затем камера показала убитого горем мужчину с огромным родимым пятном на носу. Он едва мог говорить:
— Минако с детьми… она… как раз возвращалась из детского сада. Я был в магазине и… видел, как они… стоят у дороги… пережидают, пока проедет машина… И тут грузовик… до этого он шел нормально — и вдруг помчался… на мою жену. Он словно увидел что-то посреди дороги и вильнул вбок… прямо на них… но ведь на шоссе… не было встречных машин… не было ничего! Почему, почему он поехал прямо на них?! — Мужчина разрыдался.
— Может, привидение увидел? — предположила Тидзуко.
Сатоми хмыкнула:
— Бросьте, мама. Вы как скажете!
— Да пьяный он был, что тут непонятного! — Ясудзо принес бутылку пива и уселся рядом с Хинако. — Прости, красавица, что ждать заставил. Эй, Тидзуко, подай-ка Хинако стакан!
Девушка попыталась отказаться, но словоохотливый сосед уже наливал ей пива:
— Да ты пей, пей, не стесняйся! Давненько мы не виделись! А я ведь тебя еще крохой помню. — Ясудзо рассматривал Хинако, наклонив к ней лицо, похожее на перезрелую фасолину.
Не зная, куда деваться, Хинако уже жалела, что вообще пришла сюда. Чтобы скрыть смущение, она пригубила отвратительно теплое пиво.
Новости по телевизору сменились идиотским шоу. Тидзуко принялась мыть посуду. Сатоми ушла купать детей.
Неторопливо затянувшись сигаретой, Ясудзо спросил:
— Ну что, как там Мотодзи с Кину поживают?
Хинако ответила, что родители здоровы. Отцу после ухода на пенсию предложили остаться в родной компании консультантом, да и мать без дела не сидит. Младший брат устроился преподавать в частную школу.
Внезапно в воздухе резко запахло камфорой. За разговором они не заметили, как Сигэ перебралась в гостиную и устроилась напротив Хинако. Лицо и руки старухи были изрезаны глубокими морщинами, но тело все еще казалось крепким.
— Здравствуйте. Как поживаете? — вежливо поприветствовала старуху Хинако, но та в ответ лишь хмуро кивнула, ответив вопросом на вопрос:
— У Хацуэ тоже все в порядке?
— Да, физически бабушка чувствует себя прекрасно, вот только голова…
Сигэ усмехнулась, обнажив вставную челюсть:
— Вот оно как… Хацуэ впала в маразм… А все потому, что в городе в безделье живет. Попробовала бы она покрутиться с мое да обслужить себя самостоятельно. Тут уж не до маразма!
Тидзуко громко крикнула из кухни: