Дахштайн - Юлия Макс

Благодаря наследству Фауста я чувствовал родство, некую причастность к истории Праги. Эта причастность мне нравилась. Она наполняла ощущением важности, значимости жизни.

На город надвинулись тучи. А потом пришел он. Я не спешил назад, желая увидеть его в действии. Ртутная дымка наползала неспешно, даже лениво. Она делала очертания шпилей призрачными. Я расплатился и вышел, остановившись, чтобы досмотреть. Туман, наконец, сожрал мост, и реку, и все, что по ту сторону, вызывая безотчетный восторг. Пора снимать!

Я пытался унять кусающую змею волнения у себя в желудке, но даже после обеда она не исчезла. Я набирал номер Фила, надеясь, что вот сейчас он точно ответит, но нет.

Так я проработал до самого вечера, забыв обо всем, полностью отдавшись процессу. Но когда главный объявил конец съемок на сегодня, тут же вернулся мыслями к другу.

— Дэн, я сегодня домой, — громко объявила Элишка перед уставшей группой и обняла меня, словно мы давно стали парой.

Порез на руке снова начал саднить, словно отреагировав на ее близкое присутствие. Ведь до встречи с Элишкой вчера в кофейне его не было. Я выдавил улыбку, отстраняясь первым. Она, скорее всего, заметила мою неискренность, я не особо умел врать.

— Что случилось? Ты странный.

Я потер уставшие глаза и коротко сообщил:

— Фил не явился на работу и не отвечает. Волнуюсь.

Элишка беззаботно махнула рукой, всем видом показывая, что ничего такого пропажа Митсона не означает.

— Он мог загулять, — предположила она, и я почувствовал, как к моим щекам прилила кровь от злости. — Поедешь к нему?

— Да. До завтра.

Не успел я сесть в машину, как телефон в кармане штанов разразился входящим. Номер был мне незнаком.

— Слушаю.

— Дэн, это я, Фил! Помоги! Меня схватили и держат на старом складе за городом. Они говорят, что ты должен дать свое согласие на что-то. Друг, мне страшно. Сделай то, что им нужно, прошу тебя!

Его голос звучал надломленно.

Дэн

— Фил! Где ты? Скажи адрес! — кажется, я прокричал это. Сжимал мобильный потной рукой, а вторую стискивал в кулак, до боли вдавливая короткие ногти в порез на коже. На другом конце послышался шорох: видимо, трубку взял один из похитителей, потому что следом донеслось:

— Мистер Чейз, если хотите увидеть вашего друга живым — записывайте адрес. — Я судорожно зашарил по карманам в поиске карандаша, который оставил там со съемок, а голос на другом конце размеренно диктовал и так же спокойно добавил: — Полицию не беспокойте. Уверен, мы решим все сами. Хочу напомнить: у вас не так много времени.

Абонент отключился. От убийственного тона невидимого собеседника у меня задрожали руки, уж лучше бы он кричал. Люди с таким голосом могут расчетливо выстрелить в соседку просто потому, что она не в подходящий момент вышла из дому. Я застыл. Хотелось орать от бессилия. За несколько дней моя жизнь превратилась в плохой фильм. Я не сомневался, похищение — дело рук тех двоих из Ордена, которые угрожали, бесцеремонно явившись в мой дом. Что делать? Изобразить согласие или звонить в полицию? Я задушил внезапно возникшую подлую мысль на время махнуть рукой на Фила и разобраться сначала с наследством. Ну не убьют же его, в самом деле? Они, вроде, за своего Бога радеют, значит, не могут совершать плохие вещи. А похищать людей, значит, хорошо?

Я спорил с совестью, точно псих, пока садился в машину. Чертыхнувшись, снял куртку, чтобы бросить ее на заднее сиденье, и помчался спасать друга. Указанный склад за Прагой не выглядел заброшенным. Едва я приблизился, как тихо механически зажужжали камеры по обе стороны от ржавых ворот. Теперь они угрожающе светили на меня красными огоньками. Снаружи склад ветхий, готовый вот-вот испустить дух. Едва переступив порог, я оказался в помещении, которое напоминало двухъярусный ангар для тренировок спецназа. Внутри горели мощные лампы, освещая черные грузовики и мини-автобусы в дальнем углу. С другой стороны высилось сооружение для тренировок. На стенах висело оружие. Автоматы, пистолеты, а рядом, как ни странно, хищно поблескивали сабли, мечи и секиры. Зачем церковному Ордену тренированные воины?

Я поежился от мысли, что хмурые охранники с автоматами могут легко убить меня или Фила. В отражении очков стоящего напротив мужчины мелькнула рыжая прядь волос. Я отшатнулся и потер глаза. Совсем крыша поехала, раз снова вижу девушку из сна наяву. Черт бы побрал это все!

— Где Филипп?

Мой вопрос остался без ответа, вместо этого мужчина сказал:

— Вам должны были выдать повязку на глаза при входе. Ну, раз нет, то уже нет смысла и завязывать. Просто смотрите прямо перед собой, а не по сторонам.

Я кивнул, давая понять, что так и сделаю.

— Проходите, мистер Чейз, — высокий, словно фонарный столб, пожилой мужчина провел меня в помещение, напоминающее кабинет.

Человек в рясе католического священника сидел в кресле. Подтянутый и властный. На вид ему было лет сорок, но впечатление изменилось, когда он перевел свой взгляд на меня.

Темно-синие, чуть подернутые дымкой глаза просто не могли принадлежать человеку. Два инородных тела, будто видевшие еще первых христиан, — настолько древними и уставшими они выглядели.

Мужчина-фонарь с поклоном вышел, а тот, что в рясе, молча кивнул мне, жестом указав на кресло напротив. Он смотрел так пристально, словно хотел прочесть мои мысли.

— Мальчик с глазами пражского неба, — тихо пробормотал незнакомец в рясе, словно забывшись.

Если он о цвете моей радужки, то да. Каждый день она выглядела иначе, подстраиваясь под настроение. Серая, голубая, иногда синяя — я давно не обращал внимания на эти метаморфозы. Мужчина в рясе привел, наверное, лучшую аналогию. Быстрее, чем в Праге, небо менялось только в горах.

— Мистер Чейз, знаю, у вас есть вопросы, — скучающим тоном начал человек в рясе. — На вашем лице написаны тысячи разных «почему?». Ответы вы получите не сразу, но они будут. Я настаиваю на том, чтобы здесь и сейчас вы дали обещание сотрудничать с Орденом.

— Может, прежде чем брать с меня клятвы, вы для начала хотя бы представитесь? — сжав кулаки, прошипел я.

Нечто старческое скользило в чертах мужчины. Может, виной этому странные глаза? Я воспринимал его едва ли не древним, и хитрая ухмылка на губах усугубляла впечатление.

— Отчего же нет? Могу. Кардинал-епископ