XX
Уже сгустились сумерки и кругом зажглась весёлая иллюминация разноцветных судовых огней, когда Беляева отыскал на бухте у фок-мачты плотник Якоб.
— Куда ты пропал? — сердито ворчал старик. — Капитан послал за тобой, а чёрт тебя разыщет… Иди к капитану!
В низенькой, наполненной клубами табачного дыма каюте капитана за столом, на котором во время пути шкипер прикалывал карту, сидел Маттисон в обществе своего помощника и боцмана, покровительствовавшего Беляеву.
Несколько разнокалиберных бутылок, пустых и не распечатанных ещё, в соединении с красными вспотевшими лицами компании, свидетельствовали о том, что шкипер изменил своему «чаю», которым он угощался в Ханге.
— А! Вот и наш морской волк! — встретили его весёлые голоса. — Милости просим! — пригласил его шкипер, подвигаясь на койке. — Вам чего? Красного, белого, жёлтого?.. Красного?
Он налил ему объёмистый стакан и тотчас долил его снова, как только Беляев справился с ним.
— А у нас речь шла сейчас как раз про вашу особу. Послушайте-ка… Ведь вы инженер?
— Через полтора месяца должен был стать инженером.
— Ну, это всё равно. А как вы насчёт практики, господин учёный?
— То есть как насчёт практики?
— Очень просто. На бумаге-то в книжках всё очень хорошо выходит, ну а если вас к динамо за механика поставят, не осрамитесь?
— Я думаю, что нет! — возразил Беляев. — Я три лета подряд на практику ездил.
— Тем лучше. Вот Некка имеет вам кое-что предложить, — кивнул он на приятеля Беляева — боцмана.
— Дело вот в чём, Гастон! — назвал его тот по старой привычке. — Тебе, говорят, не повезло у твоего старика?
Беляев утвердительно кивнул головой.
— Капитан мне сказал, что ты ищешь должность… Так вот я хотел тебе предложить… Моя сестра замужем здесь, в Роттердаме, за парикмахером-французом. У того брат из Гавра только что принят механиком на службу в компанию, что держит ост-индские рейсы через Геную на Зондские острова. Он электротехник, этот брат. Ну, не инженер, положим, а всё-таки дельный малый. Получил он назначение на «Фан-дер-Ховен». Видал на рейде чудище-то?.. Мимо проходили. Снимается завтра в четыре часа. Свояк мой совсем уж собрался было нынче к двенадцати ночи являться на пароход, вдруг — хлоп! Сел обедать, протянул руку за стаканом — любил, покойник, залить за воротник — и покатился со стула… Доктор сказал: разрыв сердца!
— Ну? — сказал Беляев, плохо понимая, какое отношение к нему имел этот случай.
— Я только что от них, с берега, — продолжал боцман. — Пришло мне сейчас в голову. Оба вы французы… Ну, если не оба, так ты всё равно говоришь по-французски. Документы его можно достать. Почему бы тебе не стать на его место?
— То есть как это?.. — изумился Беляев.
— Очень просто. Возьмёшь свои вещи и его документы и марш нынче на пароход. Жалованье отличное. На русские деньги рублей полтораста в месяц, каюта отдельная, полное содержание. Отличное было бы дело?. А?..
— Но позволь, как же это? — недоумевал Беляев. — Ведь меня сейчас же узнают на пароходе?
— Кто? — возразил боцман. — Гастон только вчера получил назначение и должен был ехать туда в первый раз. А если б тебя и в контору вызвали через год либо через несколько месяцев, неужели ты думаешь, там его помнят? У них, брат, восемнадцать таких посудин по морю бегает, на каждой больше двухсот человек команды. Да, в случае чего, и шурин мой подтвердит, что ты его брат; он человек тёртый… Ну, конечно, тебе придётся поблагодарить их… Рублей сто, пожалуй, обойдётся.
— Стоп! — перебил Маттисон, хлопнув своей огромной лапищей по столу. — За этим дело не станет!
Он наклонился под койку и вытащил оттуда кованый железный сундучок.
— Вот! — протянул он пачку кредиток, щёлкнув замком. — Получай, брат, свои… Распишись! — И шкипер вытащил из-под подушки засаленную, истрёпанную расчётную книгу.
— Тут финскими марками. Боцман разменяет в городе.
Беляев отсчитал двести с лишком марок себе, остальные протянул боцману.
— Ах да! — спохватился он. — А команду-то капитан обещал угостить, как мы из Ханге вышли! Ты уж купи им сам! — протянул Беляев боцману ещё пятьдесят.
— Стоп! — прихлопнул шкипер к столу бумажку вместе с рукою Беляева. — Стоп!.. Тебе теперь каждая копейка дорога. — Он снова нагнулся и вытащил из сундука такую же кредитку. — Вот! — протянул он боцману.
— Зачем же? Не надо, я сам! — пытался протестовать Беляев.
— Стоп! — опять рявкнул шкипер, ударив по столу огромным кулачищем так, что расплескалось вино из стаканов и пара пустых бутылок полетела на пол. — Кто мне смеет приказывать! Или я на своём корабле не хозяин? Или мне своего земляка на чужой стороне уважить нельзя?.. Да я сам разве не русский?.. Только что имя чухонское… Коренной московский!.. — кричал шкипер. — Мне, может, судьба была за конторкой сидеть да с купцами у Тестова чаи распивать, а я заместо того по воде плаваю, — шкипер растрогался и залился слёзами, — покамест к ры… к ры… к рыб-бам не попаду!..
— Пойдём! — подмигнул боцман Беляеву. — Он теперь заснёт, а тебе собираться пора, пока я на берег съезжу. Сестра на той стороне живёт.
Он кликнул матроса, и через минуту, удаляясь, застучали уключины двойки.
Беляев четвёртые сутки уже исполнял обязанности второго механика при динамо-машине, питавшей огромный голландский лайнер электрической энергией, и при самостоятельных турбинах, приводивших его в движение.
В первую минуту размеры парохода произвели на него прямо подавляющее впечатление. Только на вторые сутки, на рассвете, когда, сдав свою вахту, вышел наверх подышать свежим воздухом, он имел случай убедиться, что «Фан-дер-Ховен» с его тремя ярусами жилых помещений, шестью штурвалами и шестьюдесятьюфутовой мачтой беспроволочного телеграфа, помещённой высоко над командирским мостиком, в общем не превосходивший размеров наших дальневосточных «Добровольцев» — один из самых скромных членов морской семьи, бороздящей по всем направлениям океана.
Прямо навстречу из поредевшего к утру тумана, заставившего «Фан-дер-Ховен» всю ночь благовестить в колокол не хуже соборной церкви и завывать сиреной, как стая волков, вылезало что-то огромное, как казалось с первого взгляда, бесформенное. И когда по штирборту голландского лайнера проползли туманные очертания не то горы, не то тучи, унизанной рядами бесчисленных огней и ответившей на привет парохода оглушительным рёвом, Беляеву захотелось спрятаться под воду вместе с «голландцем», почтением к которому он только что был проникнут.
— «Олимпик»! — произнёс стоявший с ним рядом старший механик, и в голосе его Беляев, к своему удивлению, не уловил доброжелательного оттенка.
