— Возможно, завтра ты почувствуешь вкус яблока.
Перед рассветом из темноты начали проступать предметы, прежде остававшиеся невидимыми. Оконная рама спроецировала на стену крестообразную тень, превратив нашу спальню в часовню. Джеймс проснулся и сел рядом с кроватью, как пес, услышавший выстрел. Увидев, что я не сплю, он тихо сказал:
— Никуда не уходи.
Пока он принимал душ, я бродила по дому. Из ванной раздавался шум бежавшей воды. Из комнаты Митча доносился приглушенный голос. Я не понимала слов, но тон был обиженным и сердитым. Пройдя сквозь стену, я увидела спавшего Митча, наполовину прикрытого простыней. Наконец-то мне удалось рассмотреть его татуировки: кельтский узор, обвивавший левый бицепс, терновый венец на правой руке и меч над сердцем, не больше бабочки. Он крепко спал и разговаривал во сне:
— Какая ты сволочь!
Его глаза оставались закрытыми. Лицо исказила гримаса гнева и боли. Он всхлипнул и с содроганьем провел рукой по телу, как будто пытаясь освободиться от какой-то мерзости. Внезапно Митч вскрикнул и открыл глаза.
— Вот же дерьмо, — проворчал он, вытирая лицо.
Не дав слезам скатиться по щекам, он встряхнулся, взглянул на часы и вздохнул:
— Ненавижу третье воскресенье.
Джеймс нашел меня в спальне. Он переступил порог комнаты в одном полотенце, взял одежду из шкафа и улыбнулся мне:
— Закрой глаза.
Я отвернулась к окну, но, увидев в стекле его отражение, начала наблюдать за ним. Наверное, он понял, что я подглядывала. Застегнув штаны, Джеймс принял позу силача, затем посмотрел на меня и только потом надел рубашку. Мне было совершенно не стыдно.
На кухне мы встретили Митча, пившего кофе.
— Ты готов? — спросил он у Джеймса.
— К чему?
— Сегодня третье воскресенье, — сказал Митч. — В прошлом месяце ты пропустил это мероприятие, но нынче тебе некуда деваться. Я не буду тусоваться с Верной в одиночку.
Джеймс немного помолчал, затем сориентировался:
— С Верной? Ладно.
Похоже, он не имел представления о намечавшемся ежемесячном ритуале.
— Ты отпросился с работы?
Митч нахмурился:
— Что?
— Ну, ведь ты работаешь по воскресеньям, верно?
Митч бросил на него странный взгляд.
— Они знают о маме, — ответил он. — Я уже четвертый год работаю так. По половине дня в третье воскресенье каждого месяца. Ты и об этом забыл?
— Меня зовут Билли. Я восстанавливаюсь после передозировки наркотиков.
Его слова, произнесенные голосом робота, заставили Митча рассмеяться. При этом он едва не вылил кофе на рубашку. Джеймс был доволен. Лениво перебрасываясь замечаниями, они приготовили себе легкий завтрак. Затем поведение Митча начало меняться. Пока они ели тосты и яйца, он вертелся на стуле, как будто сидел на гвозде. Его взгляд был устремлен в неведомые дали. К тому времени, когда они направились к машине, Митч сильно побледнел.
— Ты в порядке? — спросил его Джеймс.
— Ненавижу третье воскресенье, — проворчал расстроенный мужчина.
Несколько минут мы ехали в молчании. Здания делового района сменились коттеджами пригорода. Чуть позже машина помчалась по шоссе к соседнему поселку. Там Митч свернул к торговому центру, состоявшему из нескольких небольших магазинов.
— Сейчас вернусь, — сказал он, останавливаясь на парковке.
По воскресеньям там работала только одна бакалея. Митч вошел в нее.
— Я понятия не имею, куда мы едем, — признался Джеймс.
Через пару мину Митч вернулся с букетом розовых гвоздик.
— Наверное, на могилу матери, — прошептал мне Джеймс.
Его брат сел за руль и бросил цветы на сиденье между нами.
— Классный цвет, — сказал Джеймс. — Хороший выбор.
Митч снова рассмеялся — непонятно, по какой-то причине. Мой юный хозяин растерянно пожал плечами. Через несколько кварталов мы подъехали к жилому многоквартирному зданию. На крыльце у входа сидела женщина лет пятидесяти. Увидев нас, она помахала рукой. На ее лице, покрытом веснушками, сияла улыбка. Я увидела у ее ног пакет для покупок и трость с резиновым набалдашником.
— А вот и тетя Верна, — наугад сказал Джеймс.
— Какая она тебе тетя?
Митч бросил на него недовольный взгляд. Тем временем женщина, опираясь на трость, заковыляла к ним.
— Разве она не лучшая подруга мамы? — спросил Джеймс.
— Давай не будем говорить об этом.
Митч вытянул руку и открыл заднюю дверь.
— Привет, мальчики.
Верна села и пригнулась вперед, чтобы рассмотреть лицо Джеймса.
— Выглядишь нормально, — с улыбкой сказала она.
Машина влилась в поток транспорта. Женщина откинулась на спинку сиденья. Ее каштаново-седые волосы были собраны в конский хвост. Судя по одежде, она работала на стройке маляром.
— Как поживаешь, Митч? — спросила она.
— Свожу концы с концами, — ответил брат Билли.
Когда мы подъехали к широкому полю с ровными рядами надгробных камней, Джеймс встревоженно напрягся. Его глаза осматривали ряды могил. Но Митч не свернул к воротам кладбища. Мы проехали мимо них и направились к парковке у третьего здания госпиталя. Вывеска гласила: «Св. Иуда». У входа находился небольшой постамент, украшенный искусственными цветами.
Джеймс выглядел смущенным, Митч — болезненно бледным, а женщина — радостной, как будто она пришла сюда на вечеринку. Оставив машину на парковке в секторе «Для посетителей», мы зашагали к остекленному входу. Парни вежливо замедлили шаг, пропуская вперед свою спутницу.
— Билли, ты не мог бы взять пакет?
Джеймс принял ношу женщины, и она, налегая двумя руками на трость, заковыляла по ступеням. Когда мы вошли в здание, Митч и Верна тут же направились к стойке регистратуры, где им нужно было подписать документы.
— Доброе утро, Карен, — поздоровалась Верна.
Девушка за стойкой улыбнулась.
— Как ваше колено, мэм? — спросила она.
— Все хуже и хуже, — ответила Верна.
Я парила за спиной у Джеймса.
— Возможно, мать Билли не умерла, — тихо прошептал он мне.
Слова прозвучали обнадеживающе, но я почувствовала в его голосе вполне понятную тревогу. Митч взял Верну под руку и повел ее по коридору. Оглянувшись, он хмуро посмотрел на Джеймса:
— Поторопись.
Он указал букетом цветов на стойку. Несколько лепестков при этом упало на пол. Джеймс подошел к регистратуре, взял авторучку, прикрепленную тонкой цепочкой к блокноту, и написал под именем Митча: «Уильям Блейк».
Я увидела, как Карен, сидевшая за столом, спрятала книгу под большую папку. Это был не медицинский справочник, а какой-то дамский роман в мягкой обложке. Я даже заметила, что вместо закладки у нее в книге загнут уголок одной из страниц. Внезапно передо мной промелькнул мимолетный образ: мои руки, разрывающие потемневшую бумагу, и обложка синей книги — продолжение любовного романа, сводившего меня с ума. Образ исчез так же быстро, как и возник.
