Викуся все православное отвергала — скорее вследствие с детства внушенной привычки относиться к сему явлению с насмешливостью и нелюбовью, чем по собственному движению души, если бы ей пришло в голову уверовать в Бога, она охотнее стала бы католичкой или протестанткой.
Отец ее был в свое время известным человеком в городе — продвинувшись с невероятной быстротой из сельской глубинки прямо в руководители отдела пропаганды, он довольно быстро начал двигаться дальше, вверх, и Викуся, пока он был жив, не страдала — напротив, была устроена им в означенный музей, потом у Викуси обнаружился поэтический дар, и — все сим даром начали восхищаться, ее много печатали, давали премии, и как раз шла речь о том, чтобы ей переехать в столицу, как тут повстречался художник Рассказов, и Викуся влюбилась неистово, как поэтической натуре и положено, а потом вдруг забеременела, и в конце концов Рассказов был вынужден на ней жениться, поскольку спорить с Викусиным отцом в здравом уме никто бы не решился, да и к чему? Викуся была девушкой симпатичной, а отец ее, хоть внешней красотой не отличался, был человеком во всех отношениях полезным.
Теперь все пошло прахом.
Если бы Виктория Валериановна могла вернуть снова прежнюю Викусю, она бы и сама была против того скоропалительного брака и собственных увлечений богемными тусовками. Нет, нет, нет…
Странно было относиться теперь к себе самой как к собственной непослушной дочери.
Еще более странно, чем совет отнести эту старую реликвию к владельцу арт-галереи, прославившейся своими эпатажными выставками антирелигиозного содержания. Странно было видеть этот старинный особняк в готическом стиле, владельцем которого являлся такой безудержный поклонник модерна и авангарда…
Странный человек, подумала она. «Ну что странного, — вспомнила она слова своей знакомой, направившей ее к нему. — Он же не на этой мазне деньги делает. У него связи с известными антикварами за границей. Знаешь, сколько сейчас стоят наши раритеты?»
Она ей поверила — да и как было не верить человеку, всю жизнь проработавшему с этими самыми «раритетами» в музее? В самом деле — все оказалось так, он в самом деле заинтересовался ее предложением, и вот теперь — она входила в дом этого типа, ожидая увидеть перед глазами этакого лысоватого щекастого нувориша с радостно-бессмысленными глазами.
Когда она оказалась внутри — она даже зажмурилась от великолепия.
Именно это англичане называют shabby chic, «потертым шиком». Зеркало, буфет, этажерки, комоды и фамильные фотопортреты разместились в маленьком «антикварном» холле, соединяющем гостиную и кухню. Виктория Валериановна всегда мечтала жить в таком доме, и теперь она испытывала смятение, легкую зависть и обиду — что все это принадлежит не ей, что ее шансы на подобную жизнь были так глупо уничтожены ею самой, и — она сейчас так отчетливо ощутила себя выброшенной на обочину жизни, что ей захотелось закричать, плакать, убежать отсюда — но так сделала бы Викуся. Виктория Валериановна же сохранила лицо, спокойное, слегка надменное, и только там, на самом донышке души, плакала ее Викуся, уставшая от несовершенства мира и тяжелых жизненных обстоятельств.
Самого хозяина она нашла в гостиной. Гостиная с камином располагалась прямо на первом этаже и, судя по всему, занимала одну из самых больших комнат дома. Помимо естественного света, идущего из окон, здесь было множество светильников, новых и старинных, на стенах висели старые пейзажи в массивных рамах — как странно, отметила она про себя, что он не использует в качестве украшений интерьера картины своих друзей…
Сам хозяин разговаривал с тщедушным, небольшого роста, неприятным человеком, который посмотрел на нее коротким и злым взглядом — ей почему-то показалось, что человек похож на Адольфа Гитлера, отпустившего длинные волосы и бородку. Хозяин сидел к ней спиной, она видела небольшую плешь на его затылке, слегка прикрытую редкими волосами, видела его руку на подлокотнике кресла с массивным старинным перстнем на пухлом пальце, и ей почему-то казалось, что она его знает. И знает очень хорошо. Он откуда-то из тех Викусиных времен, почти забытых теперь, под натиском проклятого времени.
Хозяин обернулся к ней — и она выдохнула с облегчением. Нет, не он… Слава богу, это не тень из прошлого.
Это не тень. Не — тень…
Эта тетка с утомленным лицом появилась не вовремя — Нико почувствовал себя лишним.
Андрей сказал ей:
— Подождите минуточку. Я сейчас.
Она кивнула, он видел, что она волнуется, — ему даже стало ее жаль. Уж больно она была бесцветная, смазанная, невыразительная.
Присела на краешек стула, как будто боялась испортить «антиквариат».
Садашвили едва заметно улыбнулся и понял — продолжать бессмысленно.
— Давай отложим наш разговор до завтра, — предложил Андрей. — Я должен что-то решить. Найти средства… Поговорить, в конце концов, со знающими людьми. Конечно, тебе лучше сейчас уехать на некоторое время. Отдохнуть.
Он кивал, соглашаясь — от сердца немного отлегло, кажется, все будет в порядке. Ему дадут денег. Он уедет отсюда. В любимую Прагу. Там — ему будет хорошо.
И эта история забудется. Конечно, вышел конфуз — но он ведь не знал, что эта «образина» украдена из маленькой сельской церкви, которую кто-то подпалил, он просто купил ее у забулдыги, так что — все уладится, Андрей прав…
Он вышел из дома совсем другой — точно крылья появились у него за спиной. Шел по улице, напевал что-то глупое, но веселое из услышанного недавно по радио, получалось душевно — ему даже показалось, что на него с интересом посмотрела девица в лисьем полушубке, хорошенькая блондиночка, похожая, кстати, то ли на Памелу Андерсон, то ли на Шарапову, то ли на… Он рассмеялся. Девушка улыбнулась ему в ответ и пошла дальше, в том же направлении, что и он, поэтому с его стороны выходило невольное преследование.
Девица эта вела себя несколько странно — она то убыстряла шаг, то — останавливалась, делая вид, что рассматривает витрину, но Нико видел, что она смотрит на него — как-то искоса, с лукавым ожиданием, точно предлагая ему продолжить эту забавную игру.
Они уже вышли на центральную улицу, их одиночество было нарушено теперь прохожими, и, значит, были нарушены правила игры.
Поэтому, когда он нагнал ее в очередной раз, он решился:
— Я вас не преследую.
Она остановилась, повернулась к нему, рассмеялась:
— Я знаю.
Оказалось, что она говорит с легким акцентом. Немного растягивая гласные и смягчая согласные.
И — еще оказалось, что она совершенно не похожа ни на Памелу Андерсон, ни на Шарапову, ни уж тем более на Ксюшу Собчак.
