— Это тебя. Лепроси.
— Да.
— Питт?
— Я слушаю. Что у тебя?
— Я кое-что откопал.
— Говори же!
— Только при встрече.
— Ты с той девчонкой?
— Нет. Только я. Встреться со мной.
— Где?
— Этот парк на авеню Би.
— Который еще с башней?
— Ага.
— Не играй со мной, Леп. Ты все уладил?
— Просто встреться со мной. Сейчас же!
Он повесил трубку. Я возвращаю телефон Иви.
— Это Лепроси?
— Да. Мне надо идти.
Я поднимаюсь и вдруг осознаю, что с собой у меня ничего нет. Даже ножа.
— У тебя ведь есть эта бита?
— Конечно.
Она подлезает за ведро со льдом и вынимает биту марки Фрэнка Томаса. Это поистине внушительная бита. Она протягивает ее мне.
— Что случилось?
— Он не назвал меня идиотом.
Я разворачиваюсь. Она кричит мне вдогонку:
— Я приду сегодня.
Я останавливаюсь и делаю пробный удар.
— Вот это, черт возьми, уж точно.
Как пить дать: парень, что построил здесь эту башню, не в своем уме. Как минимум, он профессионал своего дела. А дело его — быть у всех шилом в заднице. Раньше повсюду в Алфабет-сити были такие небольшие парковые зоны — незастроенные кусочки земли, где люди отдыхали и разбивали свои маленькие цветочно-овощные клумбы. В общем было неплохо. Алфабет-сити тогда представлял собой самую настоящую выгребную яму, здесь водились испанцы, чернокожие, наркоманы, нищие, придурки, гомики, бандиты и местные артисты. Словом, никому из них и дела ни до чего не было. Затем грянул бум недвижимости. И город начал продавать эти незастроенные участки, и их потом асфальтировали и застраивали. Новыми хозяевами становились эти вездесущие яппи. И их стремления находили все больше сочувствия у властей.
Когда появился этот парк, люди быстренько разбили в нем свои цветники с геранью и базиликом, а один парень, скульптор, сажать на своем участке ничего не хотел. Он хотел строить: видимо, по долгу службы. Вскоре его небольшой участок оказывается сплошь завален инструментами, и строительными материалами, повсюду лежат грязь и мусор. Рассерженные садоводы потихоньку приходят в бешенство и мечтают выжить его отсюда. Ему угрожают и запугивают судебными тяжбами. Но вскоре они приходят к более менее разумному компромиссу: они договариваются, что каждый волен делать на своем участке все, что ему вздумается, до тех пор, пока не нарушает границы других участков. Соглашение заключено, руки пожаты, и вскоре на участке этого хренова психопата возникает башня.
Ее высота примерно в шесть этажей, сделана она преимущественно из дерева и походит на изрядно потрепанный скелет худосочной пирамиды. А украшает эту башню, высовываясь из каждой трещины, повиснув на каждом гвозде, приклеившись к каждому свободному куску дерева, всякий хлам. Здесь и старые дорожные знаки, сиденья от толчков, гигантская модель воздушного аэробуса, игрушки всевозможных размеров и форм, кухонная раковина, несколько портретов, флаги и по крайней мере одно чучело жирафа. Вот он сидит на башне, угрожающе нависая над всем парком. Фактически он превратился в местную достопримечательность. И все продумано так, чтобы ни один висящий предмет ни дюймом не выходил за границы крохотного участка. Остается только восхищаться этим полоумным.
Будь я на его месте, я бы получше его укрепил, а то вдруг собака Лепроси в самом деле придет по мою душу, так уж было бы где спрятаться.
Всего за несколько минут я добрался до парка. Лепроси нет. Я немного побродил вокруг забора, понюхал воздух и, наконец, перелез через ограду. Здесь темно, и воздух постепенно наполняется душными запахами самого разгара лета: теплый запах кирпичей и сладковатые цветочные ароматы, запахи фруктов, дерьма. Так или иначе, все они играют злую шутку с моим обонянием, и я, принюхавшись повнимательнее, вдруг слышу, как кто-то слабо поскуливает. Я осторожно огибаю небольшой рассадник с кукурузой и прячусь в тени поскрипывающей башни. У стены одного из домов, расположенных неподалеку от парка, вижу собаку, сопящую и поскуливающую над чем-то. Я выхожу из-за кукурузы.
— Хрящик! Мальчик, что у тебя там?
При звуке моего голоса он принимается вращать своей мощной головой.
— Ну же, Хрящ.
Озлобленное ворчание уже поднимается из глубин его горла.
— Ну же. Давай сегодня без скандалов. Ну же, парень? Где твой хозяин? Где Лепроси?
Чего это я с собакой разговариваю? Какого хрена она скажет?
Хотя… услышав имя Лепроси, пес вновь принимается скулить и обращается к тому, чем он был занят, когда я его нашел. Черт! Кажется, плохи наши дела.
— Что у тебя там, мальчик?
Я подхожу ближе, чтобы взглянуть. Хрящ медленно разворачивается. Он уже не рычит и не лает, а просто надвигается прямо на меня. У меня в руках бита, и я держу ее крепко. И тут его разверзшаяся пасть, обнаружившая ровные ряды белых клыков, вгрызается в дерево биты. Я явно слышу хруст. Боже, на ее месте могло оказаться мое горло. Под тяжестью этой псины я плашмя опрокидываюсь на спину. Он на мне: пытается вырвать биту из моих рук, отчаянно вращая головой из стороны в сторону, тогда как его задние лапы когтями врезаются мне в живот. Огромным усилием мне удается отпихнуть его от себя, и он взмывает в воздух с куском биты в пасти. Еще немного, и он сожрал бы мое единственное оружие. В полете он на мгновение теряет ориентацию. Я все еще лежу на спине. Теперь он ходит вокруг меня, стараясь вцепиться мне прямиком в шею. Но для начала он вновь вгрызается в биту и пытается ее вырвать из моих рук. Наверное, еще немного, и ему это все-таки удастся, поэтому я, изогнувшись влево, изо всех сил швыряю биту и пса, мертвой хваткой вцепившегося в нее, вправо. Он приземляется и несколько футов скользит по грязи. Я стремительно перекувыркнувшись, вскакиваю на ноги и вскарабкиваюсь на башню. Хрящ за мной. Он ухватился зубами за мою штанину, но мне удалось спихнуть его: я совсем не собирался повторять судьбу Ахиллеса.
И вот я сижу на этой башне, а пес страдает там, внизу, тщетно пытаясь добраться до меня. Все отходит назад, чтобы побольше разогнаться и допрыгнуть до вершины. Да только где ему! И странно, он даже не лает и не издает ни единого звука.
Я бы не назвал себя любителем животных. Собаки, кошки, дикие животные — без разницы, мне до них всех нет никакого дела. Только я ставлю этих животных выше любого человека. Они — сама естественность. Едят, когда голодны, спят, когда устают, имеют друг друга, когда хотят, бросаются в бой ради своих друзей и убивают врагов. Поэтому навредить этому псу я не хочу. А то мог бы первым делом ударить со всего маху его по башке, и все. Однако, убраться отсюда целым и невредимым будет весьма и весьма непросто. Я вынимаю сигарету и подкуриваю ее.
