достижения зрелости.
Соблазнительная улыбка влажных губ
стала жесткой линией
на лице шлюхи,
когда последний
сатир
умер.
Перевод: Zanahorras
"Преступления на почве страсти"
Она испустила дух с криком -
petite morte, [34]
дрожь
и улыбка.
Вздох,
как измученное дыхание дня
растворился в ночи.
Боль
медленно трансформировалась
в восторг;
выскользнулa между
ее стиснутыx зубов.
Слезы,
как кристаллическая кровь
из эктоплазматической артерии,
сочились
вниз по ее
холодным белым щекам.
Я смахнул поцелуем ее ледяные слезы,
поцеловал ее дрожащие губы.
И закрыл ее печальные глаза.
Навсегда.
Перевод: Zanahorras
"Истекаю кровью из-за тебя"
Я вскрыл все вены, до которых смог дотянуться,
обескровленный в клубнично-красных лужах,
чтобы утолить твою бесконечную жажду,
стал твоим живым
кровотечением.
Дающим деревом.
Ты опустошилa меня.
Я убил всех остальных,
пытаясь утолить твой голод,
но твой желудок все еще урчит,
а моей крови
недостаточно.
Перевод: Zanahorras
Я вздрагиваю и просыпаюсь
каждое утро
под звук громовых шагов,
хлопающих дверей
криков ярости
сливочного масла, сахара,
мигающих огней,
заполняющих комнату.
Kакофония усиливается.
Я окружен
гневом и печалью.
Я хочу кричать,
бежать,
убивать.
Я в ловушке -
преследуемый,
часто посещаемый,
одержимый.
Не могу убежать.
Шум безумия
следует за мной.
Перевод: Zanahorras
Наши тела врезались друг в друга с экстазом и агрессией, рожденными самым причудливым сочетанием страстей. Ненависти и похоти. Любви и отвращения. Когда это непристойное насилие достигнет своего апогея, семь лет любви и сердечной боли истекут кровью на этих простынях, и мы будем свободны друг от друга. Свобода, которой никто из нас не хотел, но в которой мы оба отчаянно нуждались и за которую ненавидели друг друга.
Мы познакомились на собрании "Анонимных сексоголиков". Я встал, чтобы рассказать историю о том, как низко я пал в своем стремлении побороть самоубийственное одиночество, которое преследовало меня с того дня, как я покинул утробу матери. Наши глаза встретились, когда я рассказывал этой комнате, полной незнакомцев, о том, как бродил по улицам в два часа ночи в поисках какой-нибудь родственной души, с которой можно было бы поделиться моей болезнью. Она понимала, через что я проходил. Мы оба познали боль. Это был идеальный брак.
Наши пристрастия и навязчивые идеи дополняли друг друга. Салена была самой красивой женщиной, которую я когда-либо знал. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы и серебристые глаза, как у дикой кошки. Высокое, стройное тело, закаленное стрессом и напряжением, а не физическими упражнениями. Сексуальное влечение подростка-наркомана, употребляющего метамфетамин. Наш роман начался в тот момент, когда она встала, чтобы поговорить о том, как спала с одним мужчиной за другим. Mужчинами, которые оскорбляли, унижали и плохо обращались с ней, просто чтобы она могла чувствовать, что кто-то любит ее. Она знала, что мужчины дарили ей не любовь, но это было самое близкое, что, как она думала, она когда-либо найдет. Она была неправа. Я знал, что мог бы любить ее.
Наши странные отношения начались с того, что она последовала за мной в мужской туалет и подрочила мне в кабинке, опустившись передо мной на колени и позволив мне извергнуть сперму на ее совершенное экстатическое лицо. Мы покинули встречу "двенадцать шагов" и пошли ко мне домой, чтобы найти лекарство от одиночества во плоти друг друга. Наша война началась той ночью, когда мы влюбились в слабости друг друга, кряхтя и потея от нашей боли, эксплуатируя друг друга, чтобы насытить наши жалкие аппетиты. Все закончится, когда закончится боль.
Не имея ничего, кроме вожделения, чтобы поддерживать их, наши отношения перестали развиваться и сгнили на корню. Разговоры прекратились. Ничто из того, что сказала или сделала Салена, не было для меня неожиданностью. Я принимал все это как должное. Я мог бы предугадать каждое слово, которое слетит с ее уст или когда-либо произнесет, но я никогда бы не узнал мотивацию, стоящую за этими словами. Я никогда не узнаю ее истинных чувств. Я бы вечно сомневался в ее искренности.
Неважно, что писали поэты, неважно, как глупые романтики вводили друг друга в заблуждение - вы никогда не сможете никого по-настоящему узнать. Между вами всегда существует барьер, разделяющий вас. Нас разделяла кожа. Она была изолирована в своей, а я - в своей. Это сводило меня с ума и приводило в ярость. Я мог видеть такое же разочарование в ней. Каждый раз, когда она пробовала мою плоть, мою сперму, каждый толчок ее бедер задавал один и тот же вопрос: Кто ты? Она так и не поверила моему ответу. Я не мог винить ее. Я тоже ей не поверил. Я не хотел верить. Я хотел знать.
Я должен был проникнуть к ней под кожу, почувствовать мои ласки через нервы в ее плоти, попробовать себя на вкус через ощущения на ее языке, узнать, как она чувствует боль, как лунный свет, отражающийся от дождевых луж на улице, смотрит в ее глаза, узнать, как улыбка ощущается на ее лице, как чувствовались ее слезы, когда они текли из ее глаз, как чувствовалась любовь в ее сердце, если эта любовь была ко мне. Любовь - это желание соединиться с объектом любви, стать с ним единым целым разумом, телом и душой. Это невыполнимая цель, потому что никогда нельзя быть уверенным, на 100 процентов уверенным в том, что думает или чувствует другой человек, если слова, слетающие с его губ, выражение его лицa имеют хоть какое-то сходство с мыслями в его голове или эмоциями в его сердце. Чем дольше вы остаетесь с кем-то, тем более очевидным это становится.
Иногда это происходит все сразу. Вы приходите домой, видите, как ваша любимая собирает вещи, и понимаете, что она была несчастлива с вами последние пять лет, в то время как вы были в блаженном неведении. Или ты приходишь домой и обнаруживаешь, что она пачкает простыни с каким-нибудь другим жеребцом, и понимаешь, что она годами имитировала оргазм с тобой. В других случаях это происходит постепенно: отдаление друг от друга, эрозия эмоций, столь же постепенная и неизбежная, как прилив, смывающий пляж. Любовь, наконец, осознает тщетность своей цели и капитулирует, становясь чем-то менее страстным, менее осязаемым, менее реальным. Мы прошли через все это и даже больше. Наша любовь теперь была так тесно связана с ненавистью, что они были неразличимы. Даже
