Разумеется, чужого дыхания он не услышал. Спустя секунду прозвучало еле уловимое шуршание юбок.
Она сказала это по-английски, — сообразил он наконец.
Затем чиркнула спичка.
Эшер моргнул. Крохотный золотой огонек выхватил из мрака бледное, как бумага, лицо, вплел светло-коричневые нити в обрамляющие его черные волосы. Джеймс увидел размышляющие глаза вампирши — цвета палой листвы на дне мелкого пруда.
И узнал Антею Фаррен, герцогиню Эрнчестер.
* * *
— Я не понимаю причины, — сказал Исидро.
Садясь за карты, он снимал перчатки. Руки у него были тонкие, белые, с длинными пальцами, и Лидия вновь обратила внимание на утолщенные ногти. Мышцы не увеличены нисколько, хотя она знала, что эти изящные руки с легкостью могут гнуть стальные прутья.
— Я предполагаю, что причиной является некий вирус или даже несколько вирусов. — Лидия рассортировала свои карты: туз, король, десятка, восьмерка и семерка червей; дама, валет, семерка и десятка пик; почти нет трефов — одна десятка; дама и валет бубновой масти. Вагон первого класса был погружен в сон.
— Потому что клетки тела перерождаются?
Она помедлила, несколько удивленная тем, что вампир имел понятие о вирусах, потом вспомнила про медицинские журналы в его доме. За картами и беседой страх перед Исидро постепенно убывал, и Лидия задумалась, не с этой ли целью он предложил ей скоротать время за пикетом. Или, может быть, вампир, как тетя Лавиния, не любил пугешествовать в одиночестве?
— Во всяком случае, это могло бы объяснить повышенную чувствительность псевдоплоти к серебру и некоторым травам, — сказала она спустя секунду. — Не говоря уже о воспламенении от солнечного света.
— Вам действительно интересно об этом говорить? — Мaprapeт неловко поежилась, не поднимая глаз от рукоделия. После трех часов безуспешного обучения игре в пикет она вновь вернулась к своей вышивке и теперь боролась со сном, прислушиваясь к их беседе. В дискуссию о железнодорожном транспорте, тонкостях пикета, математических парадоксах карточной игры и музыкальной композиции (в этом Исидро был искушен более чем кто-либо из знакомых Лидии) Маргарет вставляла время от времени замечания, что-де, хотя ранее не покидала Англию, про упомянутый исторический памятник читала в мемуарах лорда Байрона.
Уже два или три раза она пыталась увести разговор подальше от физической сущности вампиризма, но теперь голос ее прозвучал по-детски жалобно. «Вот глупышка», — подумала Лидия.
Вампир сбросил три карты, положив их рубашкой вверх рядом с колодой, взял другие.
— Может быть, это прозвучит странно, но я по сей день не понимаю, что случилось с моей плотью той ночью в церковке у реки, когда я возвращался от дамы сердца… В ту пору у меня всегда была возлюбленная. Девушек с южного берега нисколько не смущало, что я испанец из свиты принца-консорта… — Он приподнял за уголок две другие карты и невозмутимо отложил в сторону. — Возможно, что изменение плоти и обострение чувств и разума — совершенно разные явления.
Лидия сбросила трефы и две бубновые карты, взяв взамен опять же восьмерку треф, пиковый туз и червовую даму. После четырех или пяти партий, в которых Исидро неизменно брал верх, она уже начинала постепенно разбираться в игре и даже приблизительно могла сказать, какие карты у него в данный момент на руках, хотя знание это мало чем ей помогало. Дон Симон был терпеливый учитель, мягкий, но беспощадный. Но даже ему пришлось отступить перед полной неспособностью Маргарет к карточной игре, что расстроило гувернантку чуть ли не до слез.
— Кровь питает плоть, — сказал Исидро. — Мы, конечно, можем по необходимости пить кровь животных. Или кровь человека, не убивая его при этом. Но только человеческая агония питает наш мозг. В противном случае способности наши слабеют: нам становится труднее внушать иллюзии и проникать в сознание живых людей. Мы уже не можем погрузить их в сон или заставить идти, куда нам надо.
Маргарет ничего не сказала, лишь нервно проткнула иголкой вышивку.
Исидро собрал карты.
— Собственно, никакими иными умениями мы не владеем, если, конечно, не брать на веру остроумные построения мистера Стокера. Лично я не представляю, как кто-либо может превратиться в летучую мышь или крысу. Сколь бы малым весом я ни обладал, все равно я гораздо тяжелее этих тварей. Хотя рассуждения этого человека Эйнштейна заставляют кое о чем задуматься…
— Вы отражаетесь в зеркалах? — Лидия обратила внимание, что на зеркало в купе наброшен шарф, скорее всего принадлежащий Маргарет, — голубой, с огромными алыми и желтыми розами, а оконное стекло плотно задернуто шторами.
Вспомнилось и огромное венецианское зеркало в доме Исидро, занавешенное черным кружевом.
— Конечно. — Исидро сдал карты. — Физические законы не меняются. Многие из нас избегают зеркал из-за концентрации серебра. Даже на расстоянии — ощущение не из приятных. Но главное: мы не можем внушить иллюзии сами себе, как внушаем их людям, и видим в зеркале действительно то, что в нем отражается. Поэтому от зеркал мы держимся подальше. Изучать себя не так уж и приятно. Четыре пики, старшая — десятка.
Игра затянулась далеко за полночь, пока за окном не показались огни Нанси. Очарованная и утомленная, Лидия вернулась в свое купе, но, одолеваемая страхами, уснуть так и не смогла. Сквозь шторку из коридора сеялся слабый полусвет. Однажды его пересекла какая-то тень, и Лидия представила Исидро, беззвучно скользящего вдоль вагона, вникая в сновидения дамы с маленьким песиком, или тех двух братьев, что сидели с Лидией и Маргарет за одним столиком в ресторане, или проводника, спящего в кресле, или поваренка… Как дегустатор пробует вино.
Ей очень хотелось бы знать, о чем говорили Маргарет и Исидро, оставшись наедине.
— Вы видели его?
Леди Эрнчестер наклонила свечу, уронив несколько капель воска на дно неглубокой ниши, и прилепила огарок. Пламя выровнялось, расширилось, осветив обманчиво теплое лицо вампирши, затем — строгие каменные черты Царицы Небесной. Стоящая в нише статуя была осквернена крысиным пометом и следами слизней. Далее огонек обозначил само помещение, куда Антея привела Эшера по изогнутой лестнице. Стены и сводчатый потолок из тесаного камня были голы, земляной пол дышал сыростью. Дверь напротив заложена кирпичом, но высокое окно рядом зияло пустотой, и сквозь него Эшер различил другое помещение — глубже и обширнее того, в котором они стояли. Там лежали грудами человеческие кости.
Он прислонился к стене, боль в боку отдалась слабостью в ногах. Прижал ладонь к пальто и почувствовал горячую сырость крови.
