Не зная иного пути, кроме того, по которому мы уже прошли, я повернула назад и побрела по Калье-Обиспо по направлению к часовой башне. И только когда я поняла, что иду на Калье-Игнасио и приближаюсь к постройкам, похожим на нечто вроде окруженного стеной городского монастыря (если судить по изобилию продававшихся рядом цветов и множеству дуэний под мантильями, окружавших своих девственных подопечных), я развернула свою карту Гаваны. Я хотела найти место, где нам с Каликсто предстояло встретиться.
Ну да, вот же он, прямо на углу Калье-Игнасио и Дель-Эмпедрадо, тот самый собор. Его архитектура, как и замшелый от времени фасад, красноречиво свидетельствовала о многовековой истории испанского владычества на Кубе. Внутрь я не пошла. Вместо этого я смотрела, как женщины толпятся у невероятно большого портика собора, выходящего на площадь Эмпедрадо. Белые дамы были одеты в черное, а черные в белое, и этот незамысловатый костюмированный бал подсказал мне, что делать дальше.
Да, платье! Ибо без Каликсто, чье присутствие действовало ободряюще, меня внезапно охватил страх разоблачения. Это предчувствие нахлынуло, пока я задумчиво изучала карту города и вдруг обратила внимание, как близко отсюда находятся порт, площадь Плаза-дель-Армас и Губернаторский дворец. Нет, лучше мне все-таки не появляться в центре города. Меня могут схватить власти — ведь документы у меня поддельные — или кто-то из экипажа «Афея». Итак, решено — платье.
Наверное, на то были и другие причины. Я скучала по женским безделушкам, пышным украшениям, всяческой мишуре. Слишком долго мне пришлось носить брюки. И я не сомневалась: когда Каликсто увидит меня в платье, он будет поражен моей второй, женской ипостасью. Да, решено: завтра к нему явлюсь та же я, но только куда более настоящая, истинная. И вправду, раз я решилась рассказать ему все, надо и показать ему все.
Просто поразительно, что в то время я могла думать о таких вещах!
Hélas, я решилась и спешно вернулась в магазин, мимо которого совсем недавно прошла. Помню, он находился на пересечении Калье-Обиспо и улицы Сан-Игнасио. Под вывеской «Лa Диана» я приобрела отрез самой лучшей льняной ткани, какую можно найти только в Гаване, где ее называют «болан». Она была в бело-голубую полоску, и я совершенно не задумалась о том, насколько непрактична такая покупка. Это был некий порыв. Я заметила болан на сплетенном из прутьев манекене, стоящем в витрине, и увидела — да, буквально увидела свое платье, сшитое из него. (Заметьте, увидела не внутренним зрением сестры-провидицы, ведьмы, а так, как случается с женщинами, совершающими подобные покупки, c'est tout.[36]) Едва прикоснувшись к ткани, я не стала торговаться и уплатила, сколько просили. От владелицы «Ла Дианы» я узнала адрес портнихи — точнее, белошвейки — и отправилась к ней, отыскав адрес на плане города. Дом портнихи стоял на Калье-Офисиос. Там я нашла не только рекомендованную белошвейку, но и живущих поблизости ее товарок, сведущих в смежных ремеслах: модисток, закройщиц, торговок обувью и многих других, в большинстве своем отпущенных на свободу чернокожих рабынь и мулаток, рожденных уже на Кубе. Вскоре, успешно справившись с некоторыми трудностями, я стала владелицей небольшого гардероба. Все мои новые платья вышли из моды в прошлом сезоне — я особо настаивала на том, чтобы все выглядело именно demode,[37] чтобы лучше смешаться с толпой местных дам и не привлекать завистливых взглядов. Приобрела я и кое-что из мужского платья, но прежде всего меня интересовали женские аксессуары, всяческие причуды и прихоти — от тех предметов дамского обихода, о коих не говорят вслух, до броши, так и сверкавшей в лучах солнца. Эта брошь подошла бы даже к кружевному жабо самого Короля-Солнца. Помнится, я также купила перчатки из мягчайшей кожи козленка. А туфли были на таких высоких каблуках, что стало больно ступням. Но меня это не огорчало — я не сомневалась, что вскоре к ним снова привыкну.
Когда белошвейка спросила, куда ей доставить заказ дня через два, когда она дошьет мое платье из болана, я растерялась и молча стояла пред ней, не зная, что ответить. Я и так налгала ей с три короба, рассказав на смехотворном испанском придуманную историю: дескать, хочу сделать сюрприз надень рождения моей сестре, которая, к счастью, того же роста, что я, и во всем остальном сложена в точности как я… ну, почти в точности. А потому белошвейке надлежало скроить платье так, словно оно шьется на меня. Снять мерку я ей все же не разрешила да еще бегала и уворачивалась от ее портновского метра так, словно за мной гонялась оса. «Нет, нет, — приговаривала я при этом, — no necessito!»[38] В конце концов белошвейка сдалась. Решили, что если где-нибудь потребуется переделка, то это можно будет сделать потом. Но как же насчет доставки?
— Ах да, — промямлила я и принялась лепетать что-то о том, что сестра, мол, остановилась в одном… В общем, в одной гостинице вместе со мной, а потому… Одним словом, она-де меня в ней ждет… ну, где-то там, вдоль по улице.
И когда я сделала рукою неясный жест в сторону порта, белошвейка отпустила меня на все четыре стороны, проговорив спокойно и уверенно, словно не допускала мысли, будто дело может обстоять как-то иначе:
— Так вы с сестрой, верно, остановились в «Отель-де-Луз», senõr?[39]
— Том самом?..
— Si, — подтвердила та и добавила на ломаном английском: — На углу Калье-Луз и… — Тут она в свою очередь указала куда-то пальцем, очевидно давая понять, что другой улицей является та самая, где находится ее швейная мастерская, то есть Калье-Офисиос.
— Ах да, — подхватила я, — Луз и Офисиос, точно.
— Senõra[40] Альми? — поставила точку моя собеседница; а поскольку она произнесла это имя с улыбкой, то и я улыбнулась в ответ.
Так я узнала имя моей hôtelière.[41] После того как сделка была скреплена щедрой платой с моей стороны и клятвенными заверениями со стороны белошвейки, я вышла на улицу и пошла дальше, ибо мне требовалось кое-что еще — ведь вскоре предстояло прибегнуть к наведению колдовских чар. Наконец, с портпледом, куда было уложено мое новое платье, и принадлежностями для моих занятий Ремеслом, нагруженная до такой степени, что наемный мул оказался бы как нельзя более кстати, я проследовала в «Отель-де-Луз» и сняла комнату на срок, который смогла охарактеризовать почтенной и дородной сеньоре Альми как «неопределенный».
За помещение на третьем, самом верхнем, этаже гостиницы я заплатила сеньоре Альми кругленькую сумму, ибо комната того стоила.
Она оказалась просторной, и потолок с массивными балками находился на высоте примерно двадцати футов над полом, выложенным плитками светлого камня, белей которого были разве что стены. Мебельный гарнитур из темного орехового дерева отличался богатыми позолотою и резьбой, отвечая старомодному вкусу прежней Испании. Над каждой дверью в гостинице красовались напоминающие распахнутые веера окна с цветными стеклами, вызывающие в памяти яркие церковные витражи. Заходящее солнце, проникавшее через полукружье окна, заставляло стены и пол гореть всеми цветами радуги, превращая гостиничный номер в некий древний собор. Будь я более набожной, все это вполне могло бы повергнуть меня в молитвенное настроение.
