Для начала — интересный факт: советский комсомолец Согрин по своему происхождению был не совсем советским человеком. Родился он в 1937 году в Шанхае, в семье эмигрантов. В то время Китай не был могучей социалистической державой, там все воевали против всех: партия Гоминьдан во главе с Чан Кайши, номинально правившая страной, вела вооруженную борьбу и с коммунистами, и с генералами-сепаратистами, в заваруху активно вмешалась Япония, вторгнувшаяся в страну крупными силами и оккупировавшая изрядные территории. Детство Сергея Согрина нельзя назвать мирным и спокойным. Уже в год его рождения Шанхай стал ареной одного из самых кровопролитных сражений той войны: японцы окружили и методично перемололи 650-тысячную армию чанкайшистов.
В десятилетнем возрасте Согрин вместе с родителями репатриировался в Советский Союз. Учился в школе, вступил в комсомол, с 6-го класса занимался туризмом. Поступил в УПИ, где стал активистом туристической секции, участвовал во многих походах, в том числе в роли руководителя.
В конце января 1959 года Согрин повел группу в поход одновременно с Дятловым, но севернее — по Приполярному Уралу. Причем первоначально предполагалось, что вместе с Согриным пойдут и Золотарев, и Колмогорова. Золотарев решение изменил сам, а вот на Колмогорову, по словам Согрина, жестко надавил Дятлов.
Дословно:
«Через какое-то время она снова подошла грустная.
— Я с вами не могу пойти, опаздываю на диплом… — и чуть не заплакала. Я всё понял без её доводов. Скорее всего, причина была в Игоре. Он, при всех его положительных качествах, был довольно жестким и авторитарным руководителем. Ревностно воспринимал, когда затрагивались интересы его группы. Полагаю, что он ей поставил условие: «Иди с ними, но к нам не возвращайся!» Если было так, то тайну эту навсегда унесла с собой Зина.
Я до сих пор виню себя за то, что не уговорил её тогда сделать так, как ей хотелось».
Надо отметить, что поход согринцев тоже не прошел ровно и гладко. Группа угодила в экстремальную ситуацию: лишилась палатки в результате пожара — и туристы заканчивали поход, ночуя в убежищах, выкопанных в снегу. Однако вернулись все.
Во время поисков дятловцев Согрин исполнял роль не то порученца, не то консультанта при прокуроре Иванове.
Началось все еще на склоне Мертвой горы. Согрин пишет: «Евгений Поликарпович (Масленников. — В. Т.), отведя меня чуть в сторонку, попросил сопровождать Иванова и давать ему все необходимые разъяснения на его вопросы, довести до его понимания, что такое туризм и его специфика, дабы не сделать ошибочных выводов».
В Свердловске продолжилось то же самое:
«По прибытии домой я каждый день, как на работу, ходил в прокуратуру к Льву Никитичу (Иванову. — В. Т.). Похоже он на мне, по моей реакции, проверял свои предположения и выводы по делу Дятлова. Он же посадил меня в фотолабораторию печатать все плёнки. Особый интерес для меня представляли позы ребят, когда их настигала смерть,» — свидетельствует Согрин.
Отдав пленки для проявки и печати фотографий студенту Согрину, прокурор Иванов грубо нарушил Уголовно-процессуальный кодекс. Ибо фотографии похода и найденных тел — вещественные доказательства, т. е., согласно Кодексу, «предметы, которые могут служить средствами к обнаружению преступления, установлению фактических обстоятельств дела, выявлению виновных». И получение вещдоков, и приобщение их к делу обставлено обязательными к исполнению формальностями. А тут: возьми-ка, братец Согрин, пленки, прояви и распечатай. Оперетка какая-то.
Но это были еще цветочки.
Ягодки заколосились позже, когда уголовное дело было прекращено, а прокурор Иванов обошелся с фотопленками так: забрал их к себе домой и припрятал.
А вот это уже не служебная халатность. Это должностное преступление. УПК четко определяет судьбу вещдоков после вступления приговора в силу либо после прекращения уголовного дела: они должны быть возвращены законным владельцам (в нашем случае — наследникам дятловцев, т. е. их родственникам). Есть ряд исключений из этой законодательной нормы: не подлежат возврату орудия преступления, или деньги, добытые преступным путем, или предметы, запрещенные к обороту — но фотопленки дятловцев к этим исключениям не относятся, и мы повторим свою мысль: присвоив вещдоки, прокурор Иванов совершил должностное преступление. Злоупотребил служебным положением — ст. 116 действовавшего в те годы Уголовного кодекса: до трех лет лишения свободы.
Нам могут возразить: Иванов не считал пленки вещественными доказательствами, ведь гибель дятловцев на них никак не зафиксирована.
Допустим. Но прокурору от того не легче — в таком случае он совершил преступление, квалифицируемое не как присвоение вещдоков, а как банальная кража. Опять-таки с использованием служебного положения. Статья 162 пункт «г» того же УК.
Иванов, опытный юрист, прекрасно понимал, что сделал. Сорок лет хранил пленки, никому не показывая, но кто-то (Согрин?) проболтался об их существовании — и последние пятнадцать лет своей жизни отставной прокурор отбивался от дятловедов, узнавших о пленках и весьма желающих их заполучить: «Не могу, дескать, отыскать… очень занят… зайдите в другой раз…»
Потом экс-прокурор умер (в 1997 году), пленки нашлись и были переданы дочерью покойного в «Фонд памяти группы Дятлова».
* * *
Можно предположить, что Согрин убрал вместе с кистью руки Бороды нечто такое, что никак нельзя было показать широкой публике. Например, татуировку с именем у основания большого пальца. Татуировку, о наличии которой у Золотарева Согрин так ни слова и не сказал, сколько его ни спрашивали. Ведь если сбрить с Огнева его бороду, то при большом желании можно увидеть определенное сходство с безымянным трупом, лежавшим на столе морга в Ивделе и директивно назначенного следствием Золотаревым! Растительность на лице Огнева-Бороды названа дятловцами «рыжей», но он отнюдь не светло-рыжий, на черно-белых снимках выглядит вообще брюнетом, а цвет усов трупа эксперт Возрожденный определил как «каштановый».
Рост трупа 172 сантиметра — вполне соответствует тому, что видим на снимках Бороды. Форма черепа, особенно лоб с залысинами, схожи и у Золотарева, и у Огнева, и у мертвеца в морге.
Однако уверенно говорить о подмене, о том, что на Ивановском кладбище Свердловска похоронили Огнева-Бороду, мешает одно обстоятельство: рука, удаленная со снимка, ЛЕВАЯ. Между тем татуировка с именем «ГЕНА» находилась у основания большого пальца ПРАВОЙ руки покойника.
Эксперт Возрожденный допустил в актах экспертиз много неточностей, но уж правую руку с левой перепутать он никак не мог.
Можно допустить, что все снимки Бороды на фоне барака лесорубов сделаны с перевернутых негативов, т. е. перед нами — зеркальные изображения. На такую мысль наводит то, как Люда Дубинина держит краюху хлеба — в левой руке. Между тем для правши естественно было бы снять варежку с правой руки, чтобы взять хлеб. А судя по почерку в дневнике Люды, она правша — левши обычно пишут с наклоном влево.
Но и это допущение не проходит. Мешает штормовка Люды: если отзеркалить снимки, она становится застегнутой по-женски. В то время как на всех остальных фотографиях из похода видно: штормовка эта в стиле «унисекс», с мужским запахом.
Илл. 56. Если отзеркалить изображение туристов и лесорубов рядом с бараком, то не только заретушированная рука Бороды станет правой. Окажется, что двое дятловцев едят хлеб как правши — держа его правыми руками.
Нет, хоть из кожи вывернись, но связать ретушь на снимке с золотаревскими татуировками никак не получается. А Люда Дубинина, вероятно, действительно была левшой — либо одинаково свободно владела обеими руками.
Возможно, необходимость подправить снимок вызвал некий предмет, зажатый в руке? Но что же такое держал в руке Огнев-Борода, чтобы прокурор Иванов посчитал, что этот предмет стоит убрать с глаз?
