— Гы… — осклабилась Хрюковна. — Там к тебе морда ящиком пришел. Пущать?
Это Додик. Я ждал, что он припрется: вчера у меня был по телефону неприятный разговор с шефом.
— Впусти.
Додик как всегда с дебильной ухмылкой от уха до уха.
— Во овчарка, — кивает он на дверь, за которой топталась Хрюковна. — Ей бы зэков в зоне сторожить.
— Зачем пришел? — не поддерживаю треп Додика и включаю телевизор почти на всю громкость.
— Шеф кличет. Срочно. Едем. Прямо сейчас.
— Никуда я не поеду. У тебя все? Тогда топай.
— Не дуркуй, красавчик. — Додик напирает на меня своим брюхом. — Мне приказано тебя доставить обязательно. Живым… или мертвым. Усек?
— Убирайся… — цежу я сквозь зубы.
— Красавчик, к чему эти трали-вали? Без тебя мы не уедем. Посмотри… подходит к окну.
Я смотрю. Еще довольно светло, и я вижу, как во дворе расположилась компашка — три лба, и каждой — косая сажень в плечах. Думаю, что это еще не все в сборе.
— Уже иду… — смиряюсь я и начинаю одеваться.
Додик прислоняется к дверному косяку, цепким взглядом шарит по комнате. Конечно же, мои чемоданы с барахлом не остались незамеченными…
— Жди… — Додик останавливает машину за городом неподалеку от бензозаправки.
Он вытаскивает ключ зажигания и уходит вместе со своими хмырями, которые всю дорогу хлестали баночное чешское пиво на заднем сиденье и дышали мне и спину перегаром. Они вооружены, по крайней мере Додик и его помощник по кличке Феклуха: пока мы усаживаемся в машину, я успеваю их «прощупать».
Шеф возникает из темноты неслышно, как привидение. Он усаживается рядом на месте водителя.
— Свое решение менять не собираюсь, — упреждаю и его вопрос. — Я завязал.
— Хочешь уехать? — спокойно говорит шеф, располагаясь поудобней. — У меня нет возражений.
— Тогда что вы от меня хотите?
— Выручи. В последний раз.
— Нет!
— Я так не говорил, когда вытаскивал тебя из весьма щекотливых положений. Ты неблагодарный человек…
Это правда. Я ему многим обязан. Впервые он меня выручил, когда я едва не отправил на тот свет очередного отчима. Мне грозило как минимум лет пять колонии, но шеф «смазал» где надо, и я отделался лишь исключением из инфизкульта. Второй раз, уже перед тем, как я начал на него работать, поддержка шефа пришлась очень кстати: я, к тому времени прозанимавшись почти три года в одной подпольной шарашке у-шу, влип в драку на танцплощадке. Меня пытались пырнуть ножом, пришлось защищаться жестоко, и парень, который решил побаловаться «пером», остался калекой на всю жизнь. Доказать свое право на самозащиту я не смог, потому как танцплощадка находилась в другом районе города, где у меня не было ни друзей, ни сочувствующих. Свидетели клепали на меня, что только могло им в голову взбрести. Шеф опять не поскупился, купил всех свидетелей на корню, в суде они отказались от своих показаний, и я остался на свободе.
— Отпустите меня, — прошу я. — Поверьте, я и впрямь больше не могу. Дошел до точки.
— Я тебя не держу. Мы просто работали вместе. И ты не был ни в чем обижен. Ты волен поступать как тебе заблагорассудится. Но ты забыл, что долг платежом красен.
— Свои долги я вам уже вернул. С лихвой. Если вы считаете, что платили мне слишком много, я верну вам деньги.
— Деньги… Мальчик мой, разве это деньги? Так, шелуха, мизер… Ты еще только на подступах к настоящим деньгам. К большим деньгам. И ты будешь их иметь, сколько захочешь: сто, двести тысяч, миллион. Выполни мою последнюю просьбу — даю слово, что последнюю! — и я возьму тебя в компаньоны. Голова у тебя работает прилично, человек ты надежный, проверенный — лучшего помощника трудно сыскать. А «чернухой» заниматься больше не будешь. Для этой работы люди всегда найдутся…
— Спасибо за доверие, но я не хочу. Плевать мне на большие деньги. Они меня к «вышке» приведут.
— Ну этого я, предположим, не допущу, — мягкий, убаюкивающий голос шефа вдруг стал скрипучим, неприятным. — «Вышка» предполагает судебное разбирательство…
Я понимаю и чувствую холодок под сердцем. Значит, дорога у меня теперь только одна…
— Кончать меня сейчас будут или как? — спрашиваю я сквозь зубы.
— Предположим, это совсем непросто сделать…
Не возражаю, тут я согласен.
— Но зачем ты так плохо обо мне думаешь? — продолжает шеф. — Или я тебе дал повод?
Я не отвечаю, смотрю, стиснув зубы, в ночную темень. Вот он, финиш… Возможно, я приду к нему и позже, все зависит от моего согласия. Какая разница?
— Кого на этот раз? — глухо бормочу, не глядя на шефа.
Он некоторое время колеблется, пытаясь заглянуть мне в лицо, хотя что можно увидеть при мельтешении светящихся фар редких легковушек, которые проносятся мимо? Затем решается и, придвинувшись поближе, тихо говорит мне на ухо… Ну, это уже слишком! Видимо он прочитал мои мысли, потому что резко отстранился и надолго умолкает. Я тоже молчу. Первым заговаривает он:
— Я тебе доверил… большую тайну. Надеюсь, ты это понимаешь. И чтобы между нами не было недомолвок, должен сообщить: в случае чего — ты знаешь, что я имею в виду, — мы «позаботимся» и о твоей любимой девушке.
Мир обрушивается на меня, давит под своими обломками. Мерзавец, как он посмел?! Ольга — заложница?
Я даже не понял, как очутился в моей руке наган.
Ярость захлестнула меня, лишила разума.
— Убью… — хриплю я. — Сейчас, здесь…
— Я тебе сказал — в случае чего… — голос шефа дрогнул — Ты должен и меня понять…
Стрелять! Выпустить весь барабан в него, затем кончить Додика… а потом себе пулю в лоб… А Ольга? Она ведь ничего не знает, ни в чем не виновата. Мои грехи, мне и расплачиваться…
— Оставьте ее в покое… — снова хриплю я. — Иначе я за себя не ручаюсь…
— Ладно, ладно, все, — торопливо говорит шеф и мягким движением отодвигает дуло нагана в сторону. — Извини, я переборщил. С кем не бывает. Успокойся, с ее головы и волос не упадет.
Не верю я ему, не верю! Но делать нечего — киваю и прячу наган. Шеф быстренько прощается, хлопает меня по плечу и исчезает. Минуты через две появляется Додик и компания.
— Поехали, — улыбается мне рожа неумытая. Я стою возле машины.
— Без меня… — отвечаю ему.
— Это почему? — удивляется Додик.
— Катись…
— Ну как знаешь… — косится на мою руку, которую я держу на поясе поближе к оружию.
Они уезжают. Я облегченно вздыхаю и вдруг сажусь прямо на асфальт — ноги стали ватными.
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Фишман защищался с упорством, которое трудно было предположить в человеке такого склада характера.
