Зелиал сел, потрогал кусочек хрусталя и, по-видимому, все вспомнил.
— Твоя работа? — пытаясь улыбнуться, спросил он, показывая на хрусталь.
— Ну! Вставай, вставай, достаточно ты в пузырьке отсыпался.
— Опять я не нашел ангела справедливости, — даже с каким-то удивлением сообщил Зелиал. — Может, хоть ты что-нибудь о нем узнала? А, ворона?
Он, видимо, был еще очень слаб и прислонился к стене. У него не хватало сил и соображения даже соткать из мрака длинный плащ. Я хотела подойти и обнять его, потому что всей кожей чувствовала, как ему сейчас холодно. Даже сделала шаг к нему, но сразу же отступила.
Зелиал лишился в заточении своих пышных жестких, кудрей. Голова была покрыта шершавым ежиком, как будто его неделю назад побрили наголо. И вокруг ежика стояло легкое сияние, словно кончик каждого волоска обмакнули в лунный свет.
И я все поняла.
Я наконец-то поняла, кем же он был на самом дела этот лишенный памяти туманный бес.
— Узнала, — со вздохом ответила я ему. — Нет твоего ангела справедливости. Вообще нет. Пал смертью храбрых. Расстрелян после Большого Бунта за то, что неправильно понимал справедливость. Так что на него не рассчитывай. Одни мы с тобой остались. Больше никто этим делом заниматься не станет — ни маги, ни мудрецы, ни ангелы и ни черти.
— Вот оно что…
Я не могла сказать ему правду. Тогда он точно бы сошел с ума. Ведь он утратил ту силу света, которой мог исцелять заблудших и творить справедливость благородно и безболезненно. Или его лишили этой силы, зная, что без нее он — калека?
Зелиал оттолкнулся от стены и встал прямо. Ему было трудно так стоять, я понимала, что его еще несколько часов будут преследовать головокружения, но достаточно он надеялся на чью-то неземную помощь. Уж с этой-то хворобой он должен был справиться сам.
— Ну, пойдем, — сказала я. — Работы много. Никто ее за нас не сделает.
— А ты уже — все? Уже не можешь вернуться? — спросил он, отлично понимая, что выбор мой сделан, иначе я не нашла бы башню и не вступила в схватку с магом.
— Чего мне возвращаться… Незачем.
И только тут я окончательно простилась и с Сонькой, и с бегемотицами, и со всем моим дневным миром. Если ради Зелиала нужно было навеки выбрать ночной — пусть.
— Ну, если так…
— Да, вот так…
— Не передумаешь? — с прежней, чуть застенчивой улыбкой спросил он.
— Я же продала тебе душу. Вот и договор при мне.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Все было решено на миллионы лет вперед.
Из башни выползла змея. Я протянула ей руку, чтобы она всползла и обвилась вокруг моей шеи. Маг, очевидно, валялся в глубоком обмороке.
— Твоя кровь? — угадал он. — Оставь ее. У тебя родится другая, светлая и чистая.
— В ней не будет такой ярости, — ответила я. Он протянул руку, погладил змею, и она лизнула в ответ его палец.
— Ладно, пойдем, — решил он, видно, ощутив прилив сил. — Ты права, ворона, втроем веселее…
И мы пошли. Я чувствовала плечом его острое плечо. И даже не заметила, что бесплодная земля под ногами давно кончилась, и мы ступаем по протянутому со звезды лучу зеленоватого прохладного света.
Под нашими ногами были бесчисленные миры, и где-то среди них — мой, к которому я еще буду возвращаться еще не раз и не два — пока буду ему нужна.
Мы будем возвращаться туда вместе…
Над ночной землей, над лесом с крошечными елками, над блюдцами озер, над игрушечным городом шло белое грозовое облако.
Рига
Январь 1990
