— Ну спасибо тебе, Костя. Ты меня и вправду немного успокоил. Ладно, иди к себе и сам поговори, с кем найдешь нужным. И держи руку на пульсе, как говорится. А я вызову Юрия Игнатьевича и озадачу его — он, впрочем, уже и сам озадачился, — дам ему разные там «цэ у» на тему piano-piano. Если найдешь нужным организовать какую-то утечку информации, сделай. Только не самому болтливому.
— Ученого учить, что мертвого лечить.
— Ну ладно, пока-пока! Буду держать тебя в курсе.
— Не расстраивайся, Георгий, не стоит оно того. Твои волнения и, прости меня, истерики, делу никак не помогут, скорее, все испортят, а здоро-вье-то уж точно пострадает. Ладно, счастливо!
Слегка кряхтя, Константин Иванович поднялся на ноги и, махнув рукой начальству, двинулся к двери. Георгий Тигранович тем временем уже звонил по внутреннему телефону начальнику службы безопасности института Юрию Игнатьевичу Головачеву.
Все смешалось в моей голове во время неспешного и даже несколько монотонного рассказа Тролля. С одной стороны, я был уверен, что в хранилище я ничего не брал, по крайней мере сознательно. Но вот эта-то оговорка и была существенным коррективом декларации моей невиновности. Дело в том, что я вообще не помнил, что я делал в хранилище и как из него вышел. С другой стороны, никакого препарата у меня не было. Его забрал Андрей во время моего обморока на лестнице? Абсурд. Сама мысль о причастности Андрея к этой краже казалась мне настолько нелепой, что я отметал ее с порога; мое сознание категорически отвергало ее. И тем не менее что-то тут было неладно: мой странный визит в хранилище, этот обморок… Странно… И вместе с тем ничего, кроме чувства несообразности происшедшего. Подождем, что будет дальше, пока ничего придумать и тем более доказать нельзя.
Я заверил Тролля, что ничего никому не скажу и рассыпался в благодарностях за доверие. Сам Георгий Леопольдович считал, что все это провернула наркомафия, которая своими длинными руками сумела дотянуться до нашего института и совершить хищение под покровом ночи, когда спят усталые игрушки и дремлют охранники, положив голову на стол, как на импровизированную подушку.
— А может быть, охрану и подкупили, — глубокомысленно заключил Тролль.
Мне версия наркомафии казалась уж слишком простой, лежащей на поверхности и поэтому совершенно, говоря наукообразно, нерелевантной. Надо искать в институте, и не обязательно 1 а femme, в этом я был уверен. Обратно до института мы шли молча. Вернувшись в наши Палестины мы разошлись: Тролль отправился в библиотеку, а я в сектор.
В секторе, как я того и ожидал, мне сообщили, что звонил Юрий Игнатьевич и просил зайти к нему в кабинет на четверть часа, когда у меня будет время. Я вздохнул и отправился на первый этаж (всегда любил отделываться от неприятных дел сразу, чтобы не висели над головой дамокловым мечом), в кабинет, обитый коричневой клеенкой, на которой висела табличка: «Директор службы безопасности СПбО ИТП РАН». Поскольку стучать по клеенке было довольно бессмысленно, я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь:
— Вы позволите, Юрий Игнатьевич?
— Да-да, входите, пожалуйста, Константин Владимирович, гостем будете!
Я вошел к шефу нашей secret service, который сразу же после рукопожатия предложил мне сесть на удобный, но весьма старомодный диван, тоже обитый чем-то коричневым.
Юрий Игнатьевич Головачев был джентльменом — иначе не скажешь — преклонных лет, но вполне бодрым и жизнерадостным. Коротко подстриженные седые волосы, аккуратные усы над верхней губой, живые карие глаза, добротный серый костюм (сейчас пиджак был снят и висел на спинке кресла), белая рубашка с серым однотонным галстуком производили впечатление надежности и респектабельности. Большую часть жизни Юрий Игнатьевич прослужил в КГБ и покинул его в 1991 году в звании, кажется, полковника. Года с 1993 он работал в нашем институте и имел репутацию крепкого профессионала и добропорядочного человека, что признавали даже некоторые наши безумные демократы-шестидесятники, для которых аббревиатура «КГБ» была тем же, чем слово «жупел» для московских купчих времен Достоевского.
— Рад вас видеть, уважаемый Константин Владимирович! Извините, что отвлекаю от ученых изысканий, но ничего не поделаешь: у меня поручение от Георгия Тиграновича, а его выполнение предполагает краткую беседу с вами. Уверяю, я не отниму слишком много вашего драгоценного времени.
Я заверил Юрия Игнатьевича, что ничем особенно не занят и что визит к нему для меня если и не совсем удовольствие, то уж, во всяком случае, и не пытка. Надо сказать, что я, несмотря на уверенность в своей невиновности, несколько мандражировал, мой голос слегка дрожал, да и руки тоже. Я не сомневался, что мое состояние не укрылось от зоркого глаза моего визави. Выслушав мои заверения, он продолжил:
— Насколько я понимаю, вы собираетесь пройти психоделическую практику. Это так?
Я подтвердил это свое намерение и сказал, что уже отдал медицинскую справку Ходокову. Головачев сразу же поинтересовался, когда это было. Я бы сразу сам рассказал ему обо всем, что его интересует, но тогда он тут же понял бы, что эти институтские тайны для меня секрет Полишинеля, а следовательно, я подвел бы Тролля. Поэтому я продолжал отвечать на вопросы о моем визите к Ходакову. Потом Юрий Игнатьевич вдруг изменил тактику и стал расспрашивать меня о моей работе. Я сказал, что работаю над докторской по даосской психопрактике, которая почти готова, но мне хотелось бы все же съездить ненадолго в континентальный Китай или на Тайвань для знакомства с живой традицией. Поговорили о даосизме и об отношениях между Тайванем и континентом. Потом Головачев внезапно вернулся к моей психоделической практике и спросил, какой препарат для нее я выбрал. Я, естественно, назвал псилоцибин. После этого мы минуты три разговаривали об энтеогенах, международном законодательстве относительно их употребления и даже обсудили недавно вышедший в Америке сборник статей «Энтеогены и будущее религии». Наш главный спецслужбист оказался человеком хорошо информированным и абсолютно здравомыслящим, что было приятно. Наконец последовал вопрос о ДМТ и его психоделической эффективности, ну а потом уже совершенно естественным ходом дошли и до ДМТ-Ф с загадочным фулканеллином. Я про фулканеллин до разговора с Троллем слышал только краем уха, о чем и сказал Головачеву. Он хмыкнул и после мгновенной паузы задал мне вопрос в лоб: почему позавчера я искал Ходоко-ва в психоделическом хранилище? Я как на духу ответил, что у меня вдруг возникла совершенно немотивированная уверенность, что Ходоков именно там и находится. Он снова хмыкнул. Затем Юрий Игнатьевич попросил меня описать мое посещение хранилища. Тут я ему все и рассказал, и на его лице появилось совершенно определенное и даже не скрываемое выражение заинтересованности. Пришла очередь поговорить про Андрея Королева. Опять-таки я совершенно откровенно рассказал о нашем знакомстве и о моем каком-то даже несколько странном влечении к общению с ним, которое, правда, стало слабеть после нашей последней встречи. Про себя я, однако, отметил, что почему-то счел излишним упомянуть о его каббалистических и саббатианских интересах и ни разу не назвал Андрея «молодым ученым» (видимо, потому, что сие определение из-за специфики его употребления в нашем институте на зубах уже навязло).
