разбудил Гришку, отскочил, как черт от ладана. Деревенского парня, было не узнать. Весь в грязи. Руки и ноги не гнутся.
— Ты чего это милый? — Опасаясь поинтересовался старик. Вглядываясь в грязное лицо.
Гриша стал растирать руки. Они немели и не слушались. Он резко обернулся по сторонам. Кроме старика, никого не было.
Парень вылез из лужи и сел на корень, своего спасительного дерева.
— Ты напился, что ль?
— Ой дед — Гришка разорвал на груди рубаху и стал потирать в районе груди — Лучше бы напился.
— Ступай домой! Замерз поди…
— Лучше бы замерз…
— Вот дурень — бормотал дед — Молодой же еще! Ступай давай.
— Да не бухти, старче! Видишь поплохело, что то! А ты здесь, в лесу…Никого не видал?
— А кого я должен видать? — Удивился старик
— Ну не знаю. Мужика высокого, к примеру?
Дед подошел ближе и присел на соседний корень. Отставил палку в сторону и достал из кармана маленькую стеклянную бутылочку.
— На ка, попей водицы. Она целебная. Из родника лесного. По преданию, там монах отшельник жил. И вода та, святая. Испей и топай ка. Пока не околел совсем. А мужик высокий — дед покачал головой — А когда ты его видел то?
— Так ты знаешь его? — Гришка чуть не подскочил, вспоминая весь пережитый ужас…
— Иди ка ты до дома! — Сурово молвил старик — А как очухаешься, стразу ступай в церковь. И помолись. Только не абы как. Совестно помолись. Душой покайся!
Гриша встал на ноги и пошатнулся. Они еще не слушались его.
— Ах ты черт старый! Ты чего это недоговариваешь? У нас в лесах, чудище такое бродит. А он говорит водички попей. Я чуть не умер этой ночью.
— Ты не чертыхайся! — Гневно перебил его дед — До чертыхался уже! А меня послушай. Коли сделаешь, как говорю. То ничего и не будет. Выйдет вдова за тебя за муж. И будете жить поживать.
— Ах ты старый! — Глеб хотел ударить старика. Но тело еще не поддавалось. Он отшатнулся и пошел по направление к дороге… — И про Феклу он знает. Колдун чертов.
Старец не дернулся и спокойно молвил уходящему Гришке:
— Возьми воду. И не забудь! Сразу в церковь!
Гришка злобно, что то бормотал. Слушать этого старого черта, ему совсем не хотелось. Однако тело, будто само остановилось. Развернулось и забрало из рук деда, стеклянную бутылку.
— А теперь ступай! — Громко сказал старец.
И Гришкины ноги, сами по себе, понесли его прочь.
***
Сон с такой силой окутал Гришку, что он проспал почти сутки. Это было самое настоящие забытье. Открыв глаза, он толком не понимал, что с ним произошло. Сон был, как одно мгновенье. Он начал ходить по избе, и боялся своих воспоминаний. У него закрались сомнения, не в хмельном ли сне — это все произошло. Но старик. Как только он услышал про великана, так поменялся в лице. Сразу стал отпаивать святой водой. Велел строго настрого, ходить в церковь. Но ничего не ответил толком.
Гришка маялся. С одной стороны, мало ли чего, не приснится, особенно после самогоночки. С другой — он отчетливо запомнил это страшное лицо. Его нос, похожий на ветку. Огромные скулы, словно отесанные топором. И конечно же глаза. Этот взгляд, врезался в память, похоже на всю жизнь. Ничего страшнее, Гришка не видел на своем веку. Хотя, несмотря на свой молодой возраст, поведал много. Как этот урод, освещал себе дорогу. Как он отмахивался от веток, которые были выше человеческого роста. Как пересек дорогу. Огляделся и ушел в темную глушь леса.
Помнил Гриша и разговор с Петрухой. Не надо оттягивать. Нужно поговорить с Феклой. И сделать — это решительно. Не мямлить. Показать, что его намерения серьезны. А что в деревне говорят, бог им судья. В глубине души, каким то неведомым чувством, Гришка подозревал, что он не безразличен ей. Фекла все же, с характером. Да и судьба у нее, была не слаще Гришкиной. В двадцать пять лет, остаться вдовой…Это красоты и легкости, никак не могло прибавить.
Помнил Гриша, как по деревне полетела молва, что Фекла получила похоронку. Ванька должен был, как раз вернуться на побывку. Но судьба была, к этому не благосклонна. Вражеская пуля, все расставила по местам. С горя, у нее случился выкидыш. Местные знахарки говорили, что она не оклемается. Пророчили скорую смерть. Готовили родных.
Но Фекла, с божьей помощью выжила. Смогла преодолеть это испытание. Хотя конечно, все понимали, через что ей пришлось пройти. Но деревенский уклад жизни, не давал девке залеживаться и грустить. Она несла эту боль, глубоко под сердцем. Не выставляя наружу. Так тихо и скромно, она вела хозяйство. Мать уже старенькая, и основная тяжесть легла на Феклу. И она покорно, тянула эту ношу…
Гришка решился идти. Во что бы то не стало, поговорить Феклой. И выложить все, как на духу. Будь, что будет. Лучше уж один раз, получить от ворот поворот, чем ходить мимо ее окон и мучиться. В твердых намерениях, Гриша вышел из дома…
Он шел не оглядываясь. Бубня под нос, заученную речь. Сырые и пышные клубы тумана, словно обволакивали его. Они будто проникли в Гришкину голову и начали медленно расплываться. Делая его более спокойным и умиротворенным.
Он быстро преодолел расстояние, до Феклиного дома. Сам не заметив, как быстро получилось. Изба стояла, вдоль главной деревенской дороги. Почти в середине деревни. Резные наличники, диковинного мягко — бирюзового цвета, кокетливо смотрели прямо на дорогу. Остаться не замеченным было сложно. А голова парня, была забита словами и мыслями. Которые он тщательно подбирал.
Гришке было все равно, что подумают люди. Что они будут говорить, сидя на завалинках, пощелкивая семечки. Будут ли посмеиваться. Он не обращал внимания, на всякие сплетни. Он думал об одном.
Отварив калитку, его лаем встретила собака. Тогда Гриша немного очнулся. Убедившись, что пес не дотянется до него, он медленно и уже совсем неуверенно подошел к крыльцу.
Перекрестился. Про себя повторил парочку фраз, с которых хотел начать разговор, но все стало с ног на голову, когда массивная дубовая дверь распахнулась и на крыльцо вышла Фекла. Она махнула собаке рукой и удивленно уставилась на Гришку. Ее волосы были распущены. В районе макушки, торчало несколько волосков, что придавало ей мягкости и какой то невинной и юной красоты. Она смотрела на Гришу, сверху вниз. Тот стоял как вкопанный, словно увидел нечто, доселе невиданное…
— Ты чего это? — Фекла вытерла руки, о