бы всё закончилось, в конце концов. И мы об этом вспоминали только как о кошмарном сне. Фу! Вперед!
Земля вокруг ямы черная. Еще бы! Наверно, прогорело все на метр в глубину. Ничего живого тут не должно остаться. Подхожу к яме осторожно, с опаской, готовый к любой неожиданности. Яма наполовину пуста. Ее стенки как бы облицованы черным мрамором. Смотрю на черную поверхность. Вроде ничего подозрительного.
Но что это? На черной поверхности торчат маленькие и острые коготки. Их становится всё больше. Они высовываются на поверхность и шевелятся, как будто хотят захватить добычу.
Так эта тварь не сгорела! Ни свинец, ни огонь ее не может уничтожить. Она непобедима. Хотелось завыть от отчаянья. Я отодвинулся от ямы. А вдруг сейчас выскочат черные лапы с этими острыми когтями, вцепятся в меня и уволокут? От этого чудовища неизвестно что можно ожидать. Тут раздался сигнал. Я приподнялся на цыпочках. За двором стояла «Нива» главы нашей администрации. А этому что надо? Пошел.
Здоровается за руку.
— Что тут у вас происходит?
— А что у нас происходит? — вопросом на вопрос.
— Вчера тут у вас полыхало за огородом. Ведь знаешь же, что возле домов нельзя разводить открытого огня. Еще и какой-то рев, вой стоял. Соседи жалуются.
Сказать правду? Не поверит же.
— Алексей Моисеевич, давай ты посмотришь сам?
Иду. Он за мной следом. Подвожу к яме. В ней шевелятся когти.
— Что это?
Он поражен.
Рассказываю всё, как есть.
— Это правда? Не сочиняешь?
— Алексей Моисеевич! Я что похож на Ганса-Христиана Андерсена?
— Я даже не знаю, что делать.
Он разводит руками.
— Может, позвонить в МЧС?
— Звонил. Там решили, что я или сумасшедший или наркоман.
— Ну, да! Ну, да! Такое дело! Расскажешь, ведь никто не поверит. Ладно! Не расстраивайся! Что-нибудь придумаем.
Он направился к машине. А я домой. Зашла Аня.
— И что вы там решали?
— Я ему все рассказал.
— А он?
— Сказал, что будет думать.
— За что нам это наказание, Ваня? В чем-то согрешили?
— Все грешат. Я думаю, что тут у нас какая-то аномальная зона. Есть специалисты, которые этим занимаются.
— И где взять этих специалистов?
— Можно посмотреть в интернете.
— Ну, посмотри! Может, и будет какой-то толк. Надо же что-то делать, иначе я с ума сойду.
Ближайший специалист по аномальным явлениям находился в областном центре. Это за четыреста километров от нас. Я написал ему, описал ситуацию. Он ответил, что нужно разбираться на месте, на расстоянии он ничего не может сказать. Сумму, которую заломил он, нам хватило бы на полгода безбедной жизни. Еще неизвестно, справится ли он с нашей бедой, а то, что мы умрем от голода, это точно. Я лежал на диване перед телевизором, ничего путного в голову не приходило. Но что-то же нужно было сделать.
30 мая. 11 часов. Звонит Алексей Моисеевич.
- Слушай, Иван! Я тут поговорил с аксакалами. И интересную вещь услышал. Знаешь бабку Аксинью?
- А как же?
- Вот ей в прошлом месяце исполнилось, оказывается, сто лет. Это мне из загса сообщили. Живет она в своей землянке на отшибе. Вроде ни родственников, никого у ней нет. Никто к ней не приезжает.
- Так что из того, Алексей Моисеевич?
- А то, что про нее говорят, что она знахарка и память у нее феноменальная, несмотря на возраст. Помнит, кто был первый председатель колхоза и председатель сельсовета. По именам-отчествам называет тех, кого уже полвека нет в живых. Давай я за ней съезжу, может быть, она чем поможет. Ведь колдунья, всё про нечистую силу знает.
Я был согласен на всё, что угодно, лишь бы это паскудство прекратилось.
После обеда подъехала «Нива». Алексей Моисеевич помог выбраться бабе Аксиньи. Я уже не помнил, когда видел ее последний раз. Наверно, лет десять назад, еще когда она ходила сама в магазин. Покупала она только самое необходимое: соль, муку, спички. Хлеб она стряпала сама, дрожжи тоже делала сама. У нее было почти натуральное хозяйство. Вот такие, как она освоили бескрайние просторы Сибири, выжили в войну, еще и кормили многомиллионный фронт. И не на что не жаловались и никакой другой жизни для себя не представляли.
Баба Аксинья была невысокого роста. А тут еще годы согнули ее, вырос горб. На сухоньком личике, которое избороздили глубокие морщины, заострился тонкий нос и кончик его навис над беззубым и безгубым ртом. И одета она была в черное ветхое тряпье, которое сейчас увидишь только на картинах художников прошлых веков, где они изображали нищих и убогих. В коричневом кулаке зажата палка, которой, наверно, не меньше полувека. Она блестела, но не потому, что была отполирована и отлакирована, но от многолетнего использования.
Алексей Моисеевич поддерживал бабу Аксинью за локоток. Она переступала мелкими шажочками.
У нее были черные веселые глаза
— Здравствуй, милок! — прошамкала она. — Ну, шо там у вас? Веди старую бабку!
Она остановилась у края ямы.
— Нехорошее место. Чую!
Наклонилась и провела ладошкой над черной поверхностью. Сейчас там никаких когтей не торчало.
— Жар внизу адский. Нечистая там сила.
— И что же теперь? — спросил я. — Можно от этого избавиться?
— Ой, ты, милок, себя ни в чем не вини! Твоей вины здесь никакой нет.
— А чья же тут вина, баба Аксинья?
— А ты вот послушай, что я расскажу. Я хоть и старая, мхом уже вся заросла. Бог никак не приберет меня. А только я всё помню. И что нужно помню и что не нужно помню. Так вот на этом месте ранее стояла избушка на курьих ножках. Бревенчатая такая, черная, с земляным полом. И жила в этой избушке Катька. В деревне ее Беспутной звали. И поделом. Мужики у нее не переводились. И свои деревенские ходили. А уж командировочные у неё непременно останавливались. Вот такая была шалава, прости Господи. А мужик-то ейный сидел. И вот она от какого-заезжего понесла. Пузо уже на лоб лезет. А тут известие приходит, что мужика ейного выпущают. Увидит Катьку с таким пузяком, убьет же!. И вот глядим у Катьки-то никакого пуза и нет. И дитя нет, и пуза нет. Сразу-то слухи пошли, что Катька вытравила ребетенка и закопала где-то. Видно туточки-то и закопала. Чего ж далеко нести, ишшо народ увидит. Вышла ночью и за оградой закопала дите. С той поры место это и стало проклятое. Мужик ейный месяца три пожил и умер. И хахалей как отрезало. То толпами валили, а с той поры ее дом стороной обходят. И
