И дальше по улице тоже тянулись дома с яркими осенними деревьями и зелеными газонами. Еще было рано, и народ не уехал на работу, или в школу, или куда там еще. Потому собралась толпа, которую сдерживали полицейские в форме. Они забили в землю колья и протянули желтую оградительную ленту. И толпа навалилась на эту ленту, насколько хватало смелости. В передние ряды протолкался мальчишка лет двенадцати и уставился на мертвеца большими карими глазами, раскрыв рот в тихом вопле возбуждения. Черт возьми, где его родители? Тоже, небось, на труп глазеют.
Труп был бел как бумага. Кровь всегда стекает к низшей точке тела. В данном случае темно-багровые синяки должны быть на ягодицах, руках, ногах, по всей задней части тела. Но этих следов не было. В нем не было крови, достаточной для образования пятен. Те, кто его убил, высосали ее полностью. Использовали до последней капли? Я попыталась подавить улыбку — и не смогла. Если проводить много времени, глазея на трупы, вырабатывается специфическое чувство юмора. Иначе спятишь.
— Что там смешного? — спросил чей-то голос.
Я дернулась и резко повернулась.
— Зебровски, какого черта ты подкрадываешься?
— Огромный крутой вампироборец боится собственной тени?
Он усмехаются. Непослушные каштановые волосы на нем торчали тремя кустами, будто он забыл причесаться. Галстук был кое-как завязан на рубашке, подозрительно напоминавшей верх пижамы. Пиджак от костюма и брюки явно с ней диссонировали.
— Симпатичная пижамка.
Он пожал плечами:
— Есть у меня еще одна пара с маленькими паровозиками. Кэти говорит, что они сексуальны.
— Твоя жена возбуждается от паровозов? — спросила я.
Он улыбнулся еще шире:
— Если я их надеваю.
Я покачала головой:
— Я знала, что ты извращенец, Зебровски, но детская пижамка — это уже диагноз.
— Спасибо. — Он посмотрел на тело, и улыбка его растаяла. — Что ты об этом думаешь?
— Где Дольф?
— В доме, с той леди, которая нашла тело. — Он сунул руки в карманы и покачнулся на каблуках. — Она это очень тяжело восприняла. Наверное, впервые увидела труп не на похоронах.
— Обычные люди только там и видят мертвецов, Зебровски.
Он еще раз качнулся с пятки на носок и остановился.
— А неплохо было бы быть обычным человеком, правда?
— Иногда, — согласилась я.
— Ага, я тебя понял, — улыбнулся он. И вытащил из кармана блокнот. Вид у блокнота был будто его в кулаке мяли.
— Фу, Зебровски!
— А что? Это все равно бумага.
Он попытался его разгладить, но без успеха. Потом наставил перо на сморщенный листок.
— Просвети меня, о противоестественный эксперт!
— А потом повторять все это Дольфу? Я предпочла бы рассказать один раз и поехать спать.
— А я? Почему, ты думаешь, я в пижаме?
— А я было решила, что это смелая новая мода. — Он поднял глаза. — И ничего, вполне.
Из дома вышел Дольф. Дверь казалась для него слишком мала. Он роста шесть футов девять дюймов и сложен, как борец. Черные волосы клубились вплотную к голове, оставляя открытыми оттопыренные уши по сторонам лица. Но Дольф мало интересовался модой. Галстук плотно прилегал к белой рубашке. Его тоже, как и Зебровски, вытащили из постели, но вид у него был опрятный, подтянутый и деловой. Когда Дольфу ни позвони, он всегда готов к работе. Профессиональный коп до мозга костей.
Так как же Дольф попал в самый непопулярный полицейский отдел Сент-Луиса? Наверняка в наказание, в этом я уверена, но за что — я никогда не спрашивала. Наверное, и не спрошу. Его дело. Если он сочтет нужным, скажет мне сам.
Этот отдел изначально создавали, чтобы либералы не вопили. Вот, видите, мы занимаемся сверхъестественными преступлениями. Но Дольф относился к своей работе и к своим людям всерьез. За последние два года они раскрыли больше преступлений со сверхъестественной подоплекой, чем любая другая группа полицейских по стране. Их даже дважды одалживали соседним штатам.
— Ладно, Анита, давай.
В стиле Дольфа. Без предисловий.
— Привет, Дольф, я тоже рада тебя видеть.
Он только глянул в мою сторону.
— О’кей, о’кей. — Я присела возле трупа, чтобы иметь возможность показывать. Наглядное пособие — самое лучшее подспорье при изложении. — Простые измерения показывают, что на этом человеке кормились не менее трех вампиров.
— Но? — спросил Дольф.
Быстро он схватывает.
— Но я думаю, что все раны нанесены разными вампирами.
— Вампиры не охотятся стаями.
— Обычно они одинокие охотники, но не всегда.
— Что заставляет их охотиться стаями? — задал он вопрос.
— Мне встречались только две причины: первая — когда один из них новоумерший, и вампир постарше учит его азам, но это дало бы нам всего две пары клыков, а не пять. Вторая — когда их контролирует Мастер вампиров, а он дичает.
— Подробнее.
— У Мастера вампиров власть над своим стадом почти абсолютная. Некоторые Мастера используют групповые убийства для сплочения стаи, но они не стали бы тащить тело сюда. Они бы его спрятали, где полиция никогда его не найдет.
— Но вот оно, тело, — сказал Зебровски, — прямо на виду.
— Именно. И так бросить тело мог бы только обезумевший Мастер. Почти ни один Мастер, даже до того, как вампиров легализовали, не стал бы афишировать такое убийство. Это привлекает внимание, и обычно у этого внимания в одной руке осиновый кол, а в другой — крест. И даже теперь, если мы выследим вампиров, которые это сделали, сможем получить ордер на их ликвидацию. — Я покачала головой. — Такое зверское убийство для бизнеса плохо, а про вампиров можно много разного сказать, но в непрактичности их не обвинишь. Нельзя оставаться в живых и прятаться столетиями, если не будешь благоразумен и безжалостен.
— А безжалостным почему? — спросил Дольф.
Я уставилась на него:
— Из самых практичных соображений. Кто бы тебя ни обнаружил, ты его убиваешь или делаешь одним из своих… детей. Чисто деловые соображения, Дольф, ничего другого.
— Как мафия, — сказал Зебровски.
— Ага.
— А что, если они впали в панику? — спросил Зебровски. — Дело-то было перед самым рассветом.
— Когда женщина нашла тело?
Дольф заглянул в блокнот:
— Пять тридцать.
— Еще несколько часов до рассвета. Не с чего было паниковать.
— Если мы имеем дело с обезумевшим Мастером вампиров, что точно это значит?
— Это значит еще несколько убийств в ближайшее время. На прокорм пяти вампиров кровь может быть нужна каждую ночь.
— Каждую ночь свежий труп? — недоверчиво спросил Зебровски.
Я просто кивнула.
— О Боже, — сказал он.
— Именно, — согласилась я.
Дольф молчал, глядя на покойника.
— И что мы можем сделать?
— Я могла бы поднять этот труп как зомби.
— Я думал, жертву нападения вампира нельзя поднять как зомби, — сказал Дольф.
— Если труп собирается восстать вампиром, то нельзя. — Я пожала плечами. — То, что создает вампира, мешает поднятию. Тело, которое настроено восстать вампиром, мне не поднять.
— Но этот не восстанет, — сказал Дольф, — и потому ты можешь его поднять.
Я кивнула.
— А почему эта жертва вампира не восстанет?
— Его убил не один вампир, он погиб в массовом жоре. Чтобы труп восстал вампиром, на нем должен кормиться только один вампир в течение нескольких дней. Три укуса ведут к смерти, и вот вам новый вампир. Если бы возвращались все жертвы вампиров, мы бы утонули в кровососах.
— А эту жертву можно поднять в виде зомби? — утвердительно спросил Дольф.
Я кивнула.
— И когда ты сможешь провести анимацию?
— Через три ночи после этой, точнее, через две. Эта тоже считается.
— В какое время?
— Надо посмотреть, какое у меня расписание на работе. Позвоню и скажу тебе.
— Вот так просто поднять жертву убийства и спросить, кто его убил. Мне это нравится, — улыбнулся Зебровски.
— Не так все просто; — ответила я. — Ты же знаешь, как путаются в показаниях свидетели насильственных преступлений. Из показаний троих свидетелей одного и того же преступления ты получишь три разных роста и цвета волос.
