Они были очень юными. Тесса знала, что, когда девушке семнадцать, а юноше восемнадцать, жениться рано, но они бежали наперегонки со временем.
Со временем, неумолимо отсчитывавшим дни жизни Джема.
Она приложила руку к груди и почувствовала знакомый трепет Механического ангела, крылья щекотали ее ладонь.
Белошвейка взглянула на Тессу в волнении. Женщина средних лет, она не принадлежала к нефилимам и была из Примитивных, но, как и все, кто служил Сумеречным охотникам, обладала особым зрением.
– Мисс, вы хотите, чтобы я убрала кружева?
Не успела Тесса ответить, как в дверь постучали и знакомый голос произнес:
– Это Джем. Тесса, ты здесь?
Шарлотта замахала руками:
– Ох! Он не должен видеть тебя в этом платье!
– Почему это? – удивилась Тесса.
– Таков обычай Сумеречных охотников – если увидит, жди беды! – Вскочив на ноги, Шарлотта приказала: – Ну-ка, прячься за шкаф!
– За шкаф? Но…
Тесса взвизгнула: подруга проворно схватила ее в охапку и затолкала за шкаф, как полицейский – воришку.
Белошвейка, бросив на них смущенный взгляд, отворила дверь, и обе девушки одновременно вытянули шею, сгорая от любопытства.
На пороге стоял Джем. Выглядел он каким-то потрепанным, пиджак на нем сидел криво. Он озадаченно огляделся, но, заметив Тессу и Шарлотту, выглядывавших из-за шкафа, вздохнул с облегчением.
– Ну, наконец-то, – сказал он, – Никак не мог вас найти. Внизу ждет Габриэль Лайтвуд. И жутко скандалит.
– Напиши им, Уилл, – взмолилась Сесилия Эрондейл, – ну, пожалуйста! Всего одно письмо.
Уилл тряхнул черной, мокрой от пота шевелюрой и сердито посмотрел на нее.
– Встань в позицию. Одну ногу поставь сюда, другую – вот сюда, – вместо ответа сказал он, указывая на пол острием кинжала.
Сесилия вздохнула и переменила позу. Она прекрасно знала, что встала неправильно, но сделала это назло брату. Разозлить его было проще простого – ей это было известно еще с тех пор, когда ему было двенадцать. Уже тогда, если она подстрекала его на какое-нибудь опасное предприятие – например, взобраться на высокий скат крыши их дома, – дело всегда заканчивалось сердитым блеском синих глаз Уилла, его сжатыми челюстями, а порой и сломанной рукой или ногой.
Конечно, со временем брат изменился, стал более замкнутым и… более вспыльчивым. От матери он унаследовал красоту, от отца – упрямство и, как опасалась Сесилия, предрасположенность к пороку, хотя судить об этом можно было исключительно по ходившим в Институте слухам.
– Подними меч, – приказал Уилл.
Голос его был холоден и профессионален, как у гувернантки.
Сесилия сделала, как он велел. Чтобы привыкнуть к новой одежде – узкой тунике, брюкам и поясу на талии, – ей понадобилось некоторое время. Сейчас все это совершенно не сковывало ее движений, но поначалу…
– Не понимаю, почему ты не хочешь написать одно-единственное письмо.
– А я не понимаю, почему ты не едешь домой, – ответил Уилл. – Вернувшись в Йоркшир, ты тут же перестала бы беспокоиться о родителях, и я бы…
Сесилия, слышавшая это уже тысячу раз, не дала ему договорить:
– Уилл, а давай на спор?
В глазах брата блеснул огонек, точно такой же, какой появлялся во взгляде отца, когда почтенные джентльмены намеревались заключить пари. С одной стороны, это Сесилию обрадовало, с другой – немного разочаровало. Мужчины так предсказуемы!
– И о чем же мы будем спорить? – Уилл отступил на шаг назад.
Он был в боевом облачении, на его запястьях виднелись метки, а на шее – Мнемозина, Руна памяти. Сначала Сесилии казалось, что метки обезображивают внешность, но теперь она к ним привыкла – как привыкла к одежде и снаряжению, к просторным, с гулким эхом залам Института и его необыкновенным обитателям.
Она указала на стену, где черной краской была нарисована мишень: бычий глаз внутри большого круга.
– Если я трижды попаду в «яблочко», тебе придется написать родителям, рассказать о проклятии и объяснить, почему ты уехал.
Лицо Уилла замкнулось, как всегда, когда она заговаривала с ним об отце и матери.
– Но, Сеси, тебе это никогда не удастся!
– Отлично! Значит, тебе, Уильям, нечего бояться.
Она нарочно назвала его полным именем, зная, что ему это будет неприятно. Хотя, когда к нему так обращался его лучший друг, точнее, побратим (в Институте Сесилия узнала, что это совершенно разные вещи), Уилл считал это проявлением любви и привязанности. Причина, вероятно, заключалась в том, что он все еще помнил, как она ковыляла за ним на своих пухленьких ножках и называла Уиллом. Позже она никогда не звала его Уильямом: всегда либо Уиллом, либо Гуилимом, на уэльсский манер.
Его глаза, такие же синие, как у нее, сузились. Мать как-то сказала, что Уилл, когда вырастет, станет покорителем женских сердец, и Сесилия, признаться, посмотрела на нее с сомнением. В те годы Уилл был кожа да кости, всегда растрепанный и грязный. Но… впервые переступив порог обеденного зала Института, она в изумлении застыла и подумала: нет-нет, этот юноша не может быть Уиллом. Она помнила брата заморышем с копной черных, как у цыгана, волос, в одежде, с вечно прилипшими к ней листьями, а теперь перед ней сидел высокий статный красавец. И что же он? Он поднял на нее глаза (такие же, как у матери), и она увидела в них гнев. Брат вовсе не рад был ее видеть. Слова, которые собиралась произнести Сесилия, застряли в горле, и она ответила ему таким же злым взглядом. С тех пор Уилл с трудом терпел ее присутствие, словно она была чем-то вроде камешка, попавшего в ботинок, – мешающей, но не самой большой проблемой.
Сесилия сделала глубокий вдох, вздернула подбородок и приготовилась метнуть первый нож. Уилл не знает, сколько времени она провела одна в своей комнате, тренируясь в метании ножа. Она отвела правую руку назад и резко выбросила ее вперед. Когда острие кинжала оказалось на одной линии с целью, она метнула его, резко отдернула руку и с шумом втянула воздух.
Нож вонзился в самый центр мишени.
– Один. – Сесилия, взглянула на брата с торжествующей улыбкой.
Уилл ответил холодным взглядом, выдернул нож из мишени и протянул ей. Сесилия метнула его и снова попала в цель. Нож, застряв в дереве, покачивался, словно чей-то насмешливый палец.
– Два, – мрачно произнесла девушка.
Сжав челюсти, Уилл снова вытащил кинжал и отдал его сестре. В ее душе жила уверенность. Она знала, что ей это под силу. Она всегда могла залезть так же высоко, как Уилл, бегать так же быстро, как и он, и так же надолго задерживать дыхание…
Она метнула нож в третий раз, и он вонзился в «яблочко». Сесилия подпрыгнула и захлопала в ладоши, на мгновение отдавшись восторгу одержанной победы. Ее волосы, растрепавшись, упали на лицо; отбросив их назад, она улыбнулась:
