– Третий кабинет... Прямо по коридору.
– Вот спасибо, – улыбнулся Рюрик, и его дьявольская улыбка как бы говорила: «Это ты должна сказать спасибо, что я не пристрелил тебя».
Врач тоже сразу стал сговорчивым, после того как в кабинет заглянул Рюрик. Возмутившимся людям в очереди он сказал:
– Спокойно. Этой пациентке осмотр требуется безотлагательно.
Он отнёсся ко мне со всем возможным вниманием, направил на рентген с пометкой «срочно», а когда выяснилось, что кость цела, он сообщил это с такой радостью и облегчением, как будто в случае противоположного результата ему грозила бы мучительная смерть. Он прописал обезболивающий гель и отпустил меня на все четыре стороны.
Под ясное майское небо я вышла уже на своих ногах, с букетом сирени и вполне сносным самочувствием.
– Позволь подвезти тебя, – предложила Альбина.
– Что вы, спасибо, не нужно, – отказалась я. – Я лучше прогуляюсь.
Альбина улыбнулась.
– Судя по тому, чем кончилась эта прогулка, я делаю вывод, что тебя лучше не оставлять одну.
Я сказала:
– На сей раз я буду внимательнее.
Не скрою: мне хотелось и снова прокатиться на этом роскошном джипе, и побыть с Альбиной ещё немного. А она, сжав мою руку, сказала:
– Но ведь ты просила не отпускать тебя.
И чем же это закончилось? Солнышко ярко светило на наш город, на коленях у меня подрагивал букет сирени, а джип быстро катился по улицам, управляемый всемогущим Рюриком. Альбина протянула руку и скользнула ладонью по моему лицу; это был ещё не поцелуй, она просто составляла представление о моей внешности, но у меня что-то ёкнуло и сжалось в животе от её прикосновения.
– Рюрик, заедем на рынок, – сказала она.
– Как скажете, Альбина Несторовна.
Джип остановился неподалёку от киоска с мороженым. Альбина, доставая кошелёк и вынимая оттуда тысячную купюру, сказала Рюрику:
– Купи килограмм персиков, килограмм конфет и большую пачку сока.
Рюрик отправился выполнять её поручение, а мы с ней остались в машине вдвоём. Не зная, что сказать, я нюхала сирень, а Альбина как будто к чему-то прислушивалась. Зная, что она не видит меня, я рассматривала её шрамы, пока она не смутила меня, сняв очки со словами:
– Удовлетворяю твоё любопытство.
Там, где должны были находиться глаза, у Альбины были рубцы. Выглядело это страшновато, и она тут же снова надела очки, не позволив мне основательно испугаться.
– Вы попали в аварию? – пробормотала я.
Она ответила не сразу.
– Можно и так сказать.
Я постеснялась расспрашивать о подробностях этого несчастного случая и, чтобы преодолеть смущение, предложила:
– Я выйду за мороженым, киоск рядом. Не хотите?
Она чуть улыбнулась и покачала головой.
– Спасибо, не нужно.
– Как хотите. Я сейчас вернусь.
Я купила пломбир в шоколадной глазури. Съесть порцию мороженого в этот погожий, даже жаркий день было настоящим наслаждением, и я сказала Альбине:
– Зря вы отказались. Мороженое – высший класс.
А она сказала:
– Со всей этой кутерьмой я даже не спросила, как тебя зовут.
– Настя, – представилась я. – Анастасия Головина. А вас зовут Альбина Несторовна, я уже слышала.
– Не такая уж я и старая, чтобы звать меня по имени-отчеству, – улыбнулась она. – Можно просто Альбина. Альбина Риберт.
Я полюбопытствовала:
– А Рюрик – он кто?
– Мой водитель и охранник, – ответила Альбина.
– Кажется, он очень добросовестно и ревностно исполняет свои обязанности, – заметила я.
– Да, пожалуй, – согласилась Альбина. – Иногда даже чересчур.
Добросовестный и ревностный исполнитель своих обязанностей вернулся с полным пакетом. Альбина сказала:
– Это тебе.
В пакете были роскошные персики, кулёк с конфетами и двухлитровая упаковка апельсинового сока.
– Мне? – оторопела я.
– Тебе, – подтвердила Альбина с улыбкой. – В качестве компенсации за моральный ущерб.
– А откуда вы знаете, что я люблю персики? – пробормотала я.
Альбина только загадочно улыбалась. Всю дорогу в уголках её губ мне мерещилась эта улыбка изуродованной Джоконды, пока джип наконец не остановился и не настала пора прощаться. Повернувшись спиной к дверце, я чувствовала незрячий взгляд и не ошиблась, обернувшись к машине вновь. Моя рука встретилась с рукой Альбины.
– Настенька... Мне почему-то не верится, что наши пути расходятся навсегда.
Мне тоже не верилось. Я приложила ключ к углублению в электронном замке, и дверь с мелодичным звоном открылась. Рюрик стоял на нижней ступеньке крыльца.
– Альбина Несторовна, моя помощь нужна?
– Нет, жди в машине, – ответила Альбина.
Мне не верилось, что я помогаю едва знакомой слепой женщине подняться по ступенькам до моей квартиры; не верилось, что мне не хочется с ней расставаться, что от доверчивого прикосновения её руки к моему плечу у меня странно сжимается и вздрагивает сердце; не верилось, что я сама хочу, чтобы она переступила порог моей убогой двушки в старой кирпичной «хрущёвке».
Мне не верилось, что на плите закипает чайник, а по моим щекам катятся дурацкие, непонятные слёзы, и вместе с тем мне хорошо – так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Альбина, вытирая пальцами мои мокрые щёки, удивлённо спрашивала:
– Что? Что такое? Почему ты плачешь?
Я плакала оттого, что сердцу было тепло от её непрошеного, самовольного «ты», которого я не разрешала ей говорить мне, но которое было как вспышка света в непроглядном мраке моего странного существования. А ещё вот почему:
– А вы мне снились, Альбина. Я видела вас... Не совсем такую, но это были точно вы. И ещё мне снилась сирень.
На столе стоял букетик ромашек. Рука Альбины случайно задела белые лепестки, замерла, а потом вытащила из стакана одну ромашку. Взяв с блюда персик, она положила их вместе и сказала:
– А мне снились персики и ромашки.
Персик и ромашка, согретые её руками, перешли в мои.
– Так я себе представляю тебя. Это ты. Вот этот пушок на кожице персика – это твой голос. Твои щёки пахнут персиком. А ромашки – это твои глаза.
Такого со мной ещё никогда не было. Обжигающая растерянность струилась в заварочный чайник, разливаясь ароматом зелёного чая и мяты, чуткие пальцы Альбины отщипывали белые лепестки от жёлтой серединки. Я спросила:
– На что вы гадаете?
– Встретимся ли мы снова, – ответила она.
Как вы думаете, что у неё вышло? «Встретимся». Причём мне пришлось поверить ей на слово, потому что она гадала не вслух, а про себя, чуть шевеля губами. Последний лепесток она не стала отрывать, а протянула вместе со стебельком мне, блеснув в улыбке рядом ровных, ухоженных зубов.
