— Да, я полагаю, — сказал Оливер, и достал черный маркер. — Имя?
— Больница, — сказала она. — Для чрезвычайных ситуаций.
Он одарил ее долгим, оценивающим взглядом, а затем пожал плечами и поставил простой крест на пакете — заполненным уже на четверть — прежде чем закрепить его в держателе рядом с ее креслом.
Шейн открыл рот, но Оливер сказал: — Даже не думай произносить это. Твоя уже заказана.
Шейн ответил на это рвотными звуками.
— Именно поэтому твоя кровь не предназначена для моего счета, — сказал Оливер. — У меня действительно есть стандарты. А теперь, если кто-либо из вас почувствует тошноту или слабость, нажмите кнопку. Так или иначе, я вернусь через несколько минут.
Он встал и пошел к двери, но помедлил, положив руку на ручку. Он повернулся к ним и сказал: — Я получил приглашение.
На мгновение Клер не знала о чем он говорил, но затем она ответила: — Оу. Вечеринка.
— Помолвка, — произнес он. — Тебе следует поговорить со своими друзьями по поводу… политической ситуации.
— Я… Что? О чем вы говорите?
Глаза Оливера сверлили ее, и она опасалась какого-либо вампирского принуждения, но он, казалось, абсолютно не пытался. — Я уже пытался предостеречь Майкла, — сказал он. — Это неразумно. Очень неразумно. Вампирское сообщество в Морганвилле уже… обеспокоено, они чувствуют, что людям дали слишком много свободы, слишком много дозволенности в их деятельности в последнее время. Всегда существовали четкие отношения…
— Серийного убийцы и жертвы, — вставил Шейн.
— Защитника и Защищаемого, — сказал Оливер, бросив хмурый взгляд на ее парня. — Такие отношения освобождены от слишком сильных эмоциональных осложнений. Это обязательство, которое вампиры могут понять. Эта… связь между Майклом и вашим человеческим другом Евой… неотработанна и неприятна. Теперь, когда они грозятся узаконить эти отношения… возникло сопротивление. С обеих сторон, от вампиров и людей.
— Погоди, — сказал Шейн. — Ты серьезно говоришь нам что люди не хотят чтобы они поженились?
— Существует четкое понимание того, что не уместно или не разумно разрешать вампиро-человеческие смешанные браки.
— Это рассизм!
— Это никак не связано с расой, — сказал Оливер. — Это связано с видами. Между вампирами и людьми установившиеся отношения, и, с точки зрения вампиров, это отношения хищника и жертвы.
— Я все еще думаю, что ты имеешь в виду паразита и хозяина.
Раздражительность Оливера вспыхнула, что было опасно. Его лицо изменялось, буквально перемещалось, словно внутренний монстр стремился вырваться. Затем всё исчезло, но осталось ощущение в комнате, покалывающий шок, заставивший даже Шейна заткнуться, по крайней мере, пока. — Некоторые не хотят, чтобы Майкл и Ева поженились, — сказал он. — Можете мне поверить на слово, что даже равнодушные считают, что это ничем хорошим не кончится для всех участников. Это неразумно. Я говорил ему об этом, и я пытался сказать ей. Теперь я говорю вам остановить их.
— Мы не можем! — воскликнула Клер ужаснувшись. — Они любят друг друга!
— Это точно не имеет никакого отношения к тому, что я говорю, — сказал ей вампир, и открыл дверь в комнату. — Меня совершенно не волнуют их чувства. Я говорю о реальной ситуации. Брак — политически губителен, и разожжет проблемы, которые лучше всего оставить тлеющими. Скажи им это. Скажи им, что это будет остановлено, так или иначе. И лучше, если они остановят это сами.
— Но…
Дверь закрылась, что бы она ни собралась сказать, и, в любом случае, Клер не была уверена, что у нее действительно была хоть какая-нибудь идея. Она посмотрела на Шейна, который казался столь же безмолвным, как и она.
Но он, конечно же, первым обрел голос. — Ну, — сказал он, — Я ему так и сказал.
— Шейн!
— Послушай, вампиры и люди вместе — никогда не было хорошей идеей. Это, как союз кошек и мышей. Всегда скверно заканчивается для мыши.
— Это не вампиры и люди. Это Ева и Майкл.
— В чем именно отличие?
— Это… просто!
Шейн вздохнул и положил голову обратно на подушки. — Хорошо, — сказал он. — Но я ни за что не разобью Еве сердце. Тебе придется сказать ей, что свадьба отменяется, любезность от вампирского почти-босса. Просто дайте мне знать заранее, чтобы я смог установить на своих наушниках заглушающие настройки, чтобы перекрыть крики и вой.
— Ты такой трус.
— Из меня кровь вытекает в пакет, — указал он. — Я думаю, что заслужил какой-нибудь нетрусливый нагрудный знак.
Она бросила свой красный резиновый мячик в него.
Не то, чтобы Клер тайно не видела, что все это надвигается.
Она не хотела в это верить. Она была вовлечена во все приготовления к вечеринке — Ева настояла на этом. Вдвоем они планировали абсолютно все, начиная с салфеток (черных) на скатертях (серебряных) до цвета бумаги для приглашений (черный, опять же, с серебряными чернилами). Было весело, конечно, проводить время только девичьей компанией, выбирать цветы, еду и сувениры для гостей, составлять список музыкальных композиций, и, лучше всего, выбирать одежду.
Это было только на этой неделе, как все стало… ну, реальным… и у Клер появилось чувство, что, может быть, не все было так сказочно и слащаво. Прогулка с Евой по центру города обернулась совершенно новым, шокирующим опытом: Клер привыкла, что ее игнорировали, или (в последнее время) смотрели с какой-то странной осторожностью — ношение брошки Основателя Морганвилля на воротнике принесло ей совершенно ненужную (возможно незаслуженную) репутацию крутой штучки.
Но на этой неделе, гуляя с Евой, она видела, что добавилась ненависть.
О, это не было очевидным или еще что… Стало ясно по косым взглядам, сжатым губам людей и резкой манере общения с Евой, если они вообще разговаривали. Морганвилль несколько изменился за последние пару лет, и одним из наиболее важных изменений было то, что люди больше не боялись показать, что они чувствовали. Клер думала, что это — позитивные изменения.
Сначала, Клер решила, что отвержение — просто единичные случаи, а затем она подумала, что, возможно, это была всего лишь нормальная для маленького города политика в сфере труда. Ева была Готом, она была легко узнаваема, и, хотя и была сокрушительно забавной, она также могла раздражать людей, которые ее не принимали.
Всё же это было что-то другое. Взгляд в глазах людей, когда они смотрели на Еву… Это было презрение. Или гнев. Или отвращение.
Ева, казалось, сначала не обращала внимание, но Клер заметила ослабление в ее обычно глянцевых доспехах юмора примерно на полпути их последнего похода по магазинам — примерно в то время, когда неприятная дама с церковной прической отошла подальше от прилавка, пока Ева проверяла сумки, набитые всякой всячиной для вечеринки. Когда она ушла, Церковная Леди занялась беспорядком на витрине с солнцезащитными очками, и Клер заметила кое-что странное.
