Так или иначе, дневной свет не только позволил найти «пропавший» чемодан, но и вернул просторной, с тремя окнами, комнате ее истинный размер. Постоялец удостоверился, что выбор его был отнюдь не плох. Уже одевшись, он подошел к центральному из трех окон, чтобы взглянуть на погоду, и испытал еще одно потрясение. Если судить по прошлому вечеру, то его наблюдательность решительно никуда не годилась. Андерсон готов был присягнуть десять раз подряд, что перед сном оставил окурок на подоконнике правого окна, но сейчас он как ни в чем не бывало лежал на среднем.
Направляясь на завтрак, мой кузен отметил, что хотя и сам несколько припозднился, постоялец из тринадцатого задерживается основательнее: его сапоги еще стояли перед дверью. Мужские сапоги, стало быть, номер занимает не леди, а джентльмен, — подумал Андерсон, и тут его взгляд упал на табличку над дверью. Там красовалась цифра 14. Он решил, что второпях прошел мимо и вознегодовал на себя: как мог аккуратный, методичный и ценящий во всем точность человек допустить в течение всего лишь двенадцати часов три столь нелепые ошибки?! Рассерженный кузен повернул обратно и с удивлением обнаружил рядом с номером 14 номер 12, то есть свой собственный. Никакого тринадцатого не было.
Несколько минут Андерсон вспоминал, что было им съедено и выпито за последние двадцать четыре часа, а потом махнул рукой. Если его подводят глаза или голова, подтверждений тому искать нечего — они обнаружатся вскоре, во множестве и сами собой. Но если с ним все в порядке, значит, здесь происходит нечто любопытное. В любом случае стоит проследить за дальнейшим ходом событий.
В течение дня он продолжал изучать уже упоминавшуюся мною переписку епископа и, к своему разочарованию, нашел ее неполной. Так, по делу магистра Николаса Франкена удалось обнаружить лишь еще одно письмо, адресованное епископом Йоргеном Фрисом пастору Расмусу Нильсену. Епископ писал:
…Хотя мы ни в малейшей степени не приемлем высказанные вами касательно нашей юрисдикции суждения и, буде потребуется, готовы всячески отстаивать наши права, в настоящий момент предмет спора отсутствует в силу того, что возлюбленный нами и облеченный нашим доверием магистр Николас Франкен, против коего вы злонамеренно дерзнули выдвинуть заведомо ложные обвинения, ныне отлучен от нас. Однако в ответ на дальнейшие ваши утверждения, будто бы Апостол и Евангелист Св. Иоанн в своем божественном Апокалипсисе подразумевает святую Римскую церковь под символическим образом Алой Женщины, считаю необходимым указать, что, да будет вам известно…
…далее следовали сугубо богословские рассуждения.
Все попытки Андерсона отыскать какие-либо другие письма или бумаги, способные пролить свет на то, как, почему и куда «отлучился» casus belli[1] полемизировавших церковников, Николас Франкен, не увенчались успехом: оставалось лишь предположить, что Франкен скончался. А поскольку разница между датами последнего письма Нильсена (когда магистр, очевидно, был жив) и послания епископа составляла всего два дня, кончина эта была скоропостижной.
Во второй половине дня мистер Андерсон посетил Хальд, попил чаю в Беккелунде и, хотя пребывал в несколько нервическом состоянии, все же отметил отсутствие каких-либо признаков головной боли или расстройства зрения, чего опасался, памятуя о событиях утра.
— За ужином он оказался рядом с хозяином гостиницы.
— Скажите, — промолвил он спустя некоторое время после того, как между ними завязалась беседа, — почему в большинстве гостиниц вашей страны из списка комнат исключается № 13? Вот, вижу, и на вашей доске его нет.
— Подумать только, вы это заметили! — не без удивления воскликнул хозяин. — Признаюсь, мне и самому случалось задумываться на сей счет. Образованный человек — говорил я себе — не должен разделять вздорные суеверия. Мне, знаете ли, довелось учиться в Виборгской городской школе, а наш директор всегда выступал против предрассудков. Он уже много лет как умер, а какой прекрасный был человек — и на все руки мастер, и голова варила. Вот помню как-то в снежный денек мы, мальчишки…
Тут трактирщик погрузился в воспоминания.
— Так, стало быть, вы ничего не имеете против тринадцатого номера? — вернулся к интересовавшему его вопросу Андерсон.
— А? Ну, конечно. Понимаете, отец сызмальства готовил меня к трактирному делу. Сам он поначалу держал постоялый двор в Аархуусе, ну а уж как мы родились, переехал сюда, в свои родные места. Хозяйствовал в «Фениксе» до самой своей смерти — это было в 1876 году. Ну а я пошел по его стопам: сперва завел дело в Силькенборге, а в прошлом году купил этот дом…
Последовала масса подробностей относительно состояния гостиницы на момент покупки, но Андерсон снова перехватил инициативу:
— А когда вы обосновались здесь, в гостинице был номер 13?
— Нет, нет. Я как раз собирался об этом рассказать. Видите ли, в таком заведении, как наше, останавливаются по большей части разъезжие торговцы, народ не шибко образованный. Попробуйте поселить кого-нибудь из них в № 13! — да он лучше станет спать на улице! Мне лично без разницы, какой на моей комнате написан номер, но этим невеждам втемяшилось, будто число тринадцать приносит несчастье. Среди них ходит уйма историй про людей, переночевавших в тринадцатом номере и то ли проснувшихся не такими, как прежде, то ли потерявшими после этого лучших своих клиентов, то ли и то и другое разом… — хозяин выразительно вздохнул.
— В таком случае, как же вы используете свой тринадцатый номер? — спросил Андерсон, сам чувствуя, что в его голосе звучит никак не соответствующее малозначительности вопроса волнение.
— Мой? Разве я не сказал, что у меня такого номера нет? Вы и сами должны бы это заметить: ведь будь он, так находился бы по соседству с вашим.
— Да я просто подумал… Признаться, мне показалось, будто я видел дверь с таким номером рядом со своей. Я был уверен, что такой номер есть.
Как и ожидал Андерсон, герр Кристенсен посмеялся над подобным предположением и еще раз заверил гостя в том, что номера 13 в гостинице нет, как не было и при прежних хозяевах.
Сказанное несколько успокоило Андерсона, однако известная неуверенность сохранялась, и, дабы развеять ее и окончательно решить вопрос о своих иллюзиях, он решил попозже вечерком пригласить хозяина выкурить с ним сигару. Прекрасным предлогом для визита стало предложение посмотреть фотографии английских городов.
Польщенный этим приглашением, герр Кристенсен принял его весьма охотно. Он обещал прийти в десять часов, и Андерсон удалился, намереваясь написать перед этим несколько писем. Стыдясь своей робости и растерянности, он тем не менее так и не решился еще раз проверить в одиночку вопрос о существовании тринадцатого номера и предпочел подойти к своей двери с другой стороны, пройдя мимо номера 11. Войдя в комнату, он окинул ее торопливым, подозрительным взглядом, но, хотя она и показалась ему меньше, чем должна бы быть, никаких других странностей замечено не было. Вопрос о чемодане не мог возникнуть снова, поскольку Андерсон самолично переложил его содержимое в шкаф, а чемодан отправил под кровать. Не без усилия, но ему удалось выбросить мысль о номере 13 из головы и сесть за письма.
