— Сон о сне? — Люцифер качает головой. — И кого ты приснишь? Тибор? Или Агнес? Или Кроа?
— Он приснит любовь. — Это Слуа, неслышно подлетевшая и опустившаяся позади них. — И бедняга смертный, осчастливленный таким мороком, потеряет покой и разум, и вся его прежняя жизнь полетит к чертям… извини, Люцифер.
— Ничего… я не в обиде.
— И невозможно ему будет любить — и не плакать. И даже воздух будет причинять ему боль. А когда придет его час умирать — он возблагодарит господа за это счастье, за горькую лазурь, в которой захлебнулось его сердце. И, как и положено смертному, промахнется со своими благодарностями. Ибо счастье это ниспошлешь ему ты, брат певец.
Улыбка осторожно прикасается к уголкам рта короля-инкуба.
— Я, пожалуй, пойду… — он встает и делает первый шаг вниз, в облачную долину.
— Ты уверен? — тихо спрашивает Слуа Люцифера, глядя в спину уходящему брату.
— Здесь? В Долине Снов? — смеется тот в ответ. — Лучшего Мастера Сновидений даже я не создам — трубадур, да еще и инкуб. Вот увидишь, ему понравится.
* * *
— Кон-Науд! — Слуа бесцеремонно оторвала брата от виолы, которую она сама ему и подарила несколько месяцев назад.
— И что такое случилось, чтобы моя сестра столь спешила, что даже запыхалась? — когда он задерживался в замке Мастеров, почти все время проводил в большой зале у камина — это напоминало ему прежние счастливые времена.
— Вставай, ленивец! Быстро, а то все пропустишь — сам знаешь, эта благодать долгой не бывает. — И Слуа усмехнулась, облизав губы, и пояснила — Выпускают Изымателя. Для Бернара. Пришел его час. Идем же!
— Зачем?.. — Кон-Науд пожал плечами и вернулся к виоле.
— Не понимаю. — Слуа даже ногой топнула. — Как зачем?! Ты король, ты не можешь быть таким небрежным.
— Он — трубадур… по странной случайности оказавшийся королем. — Следом за Слуа вошла Огневица, держа в руке пару плетей, свитых из жил дракона — только их удары и могли сдерживать свирепость Изымателей. — Или король, ставший трубадуром. Но — что так, что эдак — сначала трубадур. А все остальное… Пойдем, Слуа. — И Огневица протянула ей плеть.
Вот — у меня только струны. На лютне и в сердце.
Звенят согласно, повинуясь голосу ветра.
Кто услышит? Кто станет гостем моих песен?
Кто разделит со мною боль и блаженство поэта?
На тропе, ведущей сквозь заросли облаков,
Я оставил сердце — цветком, умершим от зноя.
Я сожжен на закатном костре и развеян розой ветров…
Только струны — вместо души и за душою.
Конец
Октябрь 2005 — февраль 2006.
