Сверток скользнул в воду, поначалу погружаться не хотел, но они вдвоем надавили лыжными палками, приглубили, подпихнули под край льда — течение поволокло дальше. Вот и все, был человек и не стало. По-хорошему надо было б и тех девятерых так же схоронить, да как их сюда доставишь… Пусть уж лежат, где лежат. Но дожидаться, пока их найдут, никак нельзя. Пара недель в запасе есть, и надо успеть многое: ликвидировать прииск, вывезти работяг и самому оказаться как можно дальше отсюда.
С такими мыслями Рогов надел лыжи, поднял рюкзак, готовясь закинуть за спину… и не закончил движение. Не понравился ему взгляд Микеши. А остяцкий охотничий нож с каповой рукоятью, появившийся у того в руке, понравился еще меньше. Без дела, просто так, этот клинок Микеша никогда не доставал.
— А ведь это ты, Гешка, брата убил.
— Окстись, вместе же с тобой были, когда его… Рука под прикрытием рюкзака потянулась к карману дохи, пальцы коснулись выстывшей рукояти нагана.
— Ты, Гешка, ты. Кто бы ножом в него ни ткнул, все одно ты убил, и золото твое.
Говорил Микеша спокойно, без истерики, без надрыва, словно все хорошенько обдумал во время ночевки в овраге, в снежной пещере, или же на пути сюда.
Рискнет метнуть нож? Или решит преодолеть те шесть или семь шагов, что их разделяют, — чтобы ударить наверняка?
Как Микеша умеет метать ножи, Рогов знал, но надеялся уклониться или же прикрыться рюкзаком. Беда в другом. Он не помнил, сколько осталось патронов в барабане нагана.
У покойного вертухая шпалер был заряжен под завязку, но три патрона Рогов сжег давно, проверяя и пристреливая, а новых раздобыть не позаботился, как-то не было нужды до вчерашнего вечера. Так что после недавней стрельбы патрон в нагане остался один… в лучшем случае…
Микеша медлил, словно ждал, что Рогов возразит или как-то оправдается, но тот лишь пытался подсчитать вчерашние свои выстрелы — и не получалось, удары топором по голове память не улучшают, даже если топор прилетает не острием. Микеша, не дождавшись ответа, шагнул вперед. Рогов понял, что монета его судьбы в который раз зависла в воздухе: орел или решка? — но до сих пор всегда выпадал орел, и надо играть до конца.
— Орел! — крикнул он, выдергивая револьвер из кармана.
* * *
А в это время где-то в другой реальности:
…похоронили Сережку и двух еще последних (я их не знала), в закрытых гробах их хоронили, Лида, а те кто видел, говорили, что лучше и не смотреть. Может, вправду к лучшему, буду вспоминать его, каким был, молодым, красивым, улыбчивым. Я даже поплакала вечером, хотя расстраиваться мне сейчас нельзя, ты понимаешь.
Юрка из-за этой истории возьмет, наверное, академку, очень много хвостов накопил. Он ведь почти все четыре месяца, пока согринцев искали, был по две недели там, у Сабли, потом на неделю отдохнуть в Св-к, потом снова туда. А никто из преп. (неразб.) в положение не входит, до сессии не допустят скорей всего.
В остальном все у нас хорошо, сшила себе два новых платья, потому что старые скоро налезать не будут, и мама пишет из Каменска, что у нее одно есть с давних времен, но почти неношеное и красивое, когда будем с Юркой в гостях, посмотрю. А в автобусах мне место наверное будут уступать, словно старушке, смешно даже немного.
Вот и все наши новости. Пиши обязательно, Лидуся, как там у тебя. Наладилось ли все у тебя с Пашей? Мы очень ждем, что все у вас будет (два или три слова густо зачеркнуты) хорошо, и погуляем на еще одной свадьбе. Хотя иногда думаю, что если бы не те грибы в 41-м кв., и если б не потравились и всей группой с маршрута не сошли, то и у нас бы никакой свадьбы могло не быть. Если бы мы в тот буран в горах оказались, без мешков и в палатке рассыпающейся, то лежали бы наверное тоже на Михайловском теперь рядом с Сережкой и другими… Но не буду о грустном, мне сейчас нельзя.
Пиши, Лидуся, очень жду твоего письма, соскучилась. Обо всем пиши, крепко целую,
Зина.
ПС Юрка передает привет, и просит напомнить о том, «что ты сама знаешь». Что у вас за секреты завелись?
ПС2 Написала письмо вечером, а ночью, наверное из-за похорон и мыслей о Сережке, приснился сон, будто я в горах, там снег летит, ветер, бреду одна без лыж, ищу палатку и никак ее не найти. И айсерм, очень айсерм…
Санкт-Петербург
январь-март 2020 г.
Послесловие
Ну, вот и закончилась эта длинная история, финал которой, к сожалению, был жестко задан: ничего не изменить и никого не спасти.
Честно пытался спасти хотя бы Золотарева — и Бороде всю ночь фатально не шла карта, так что он был вынужден поставить на кон свою знаменитую бороду и проиграл ее. Но все же наладить его в овраг вместо Семена не удалось.
Хотя даже начат был альтернативный финал: мертвый Рогов лежит в овраге, а у проруби на Лозьве стоят Микеша (убивший Рогова) и Семен, хоронят второго близнеца — и вместо отходной молитвы звучат стихи, сочиненные в 1945 году:
Наклонились над ним два сапера с бинтами,
И шершавые руки коснулись плеча.
Только птицы кричат в тишине за холмами.
Только двое живых над убитым молчат.
Написал и понял: нет, не годится. Фальшиво. Никак не замотивировать то, что после подобной развязки Семен Золотарев так и не объявился, скрывался всю оставшуюся жизнь. Не было у него реальных причин скрываться, а те причины, что в изобилии напридумывали дятловеды (Золотарев — агент абвера и т. п.), ничем не подтверждены и никуда не годятся.
Разжевывать финал до состояния манной каши, прописывая каждый шаг и каждый вздох действующих лиц, я не стал. Расписывать истории получения каждого синяка и всех ссадин, зафиксированных позже судмедэкспертом, не стал тоже.
Понадеялся, что всем думающим читателям и без того понятно, чем, например, занялись Гося и Юра, завершив схватку у кедра: первый побежал вверх по склону, надеясь догнать и остановить Зину, а второй после выплеска энергии вновь впал в депрессивную фазу, причем более ярко выраженную: судороги, пена на губах. Думающие читатели все это поймут, а те, что думать не умеют, все равно до финала не дочитают — отложат книгу, заскучав.
Однако один эпизод все же необходимо уточнить, ибо он выпадает из хронологических рамок финала трагедии. Восстановим его, пользуясь псевдонимами из художественных реконструкций.
Разумеется, на склоне Мертвой горы побывал еще один чужак, четвертый — иначе в рамках нашей версии быть не могло. Когда погоня, отправившаяся за дятловцами, не вернулась (а она не вернулась — последнему уцелевшему не стоило показываться ни в 41-м квартале, ни в Вижае), оставшиеся компаньоны непременно должны были встревожиться отсутствием вестей от Рогова. Выждав день или два, Гриднев и Рейснер непременно отправили кого-то разведать, что же произошло.
Разведчиком стал опытный таежник — охотник, лесник, старатель — привычный к одиноким зимним походам. Назовем его Иваном, чтобы хоть как-нибудь называть.
Отыскав палатку и тела, Иван призадумался. Все детали произошедшей трагедии он едва ли мог восстановить, но в общем и целом понял, что там произошло. Устраивать какие-либо инсценировки задача не стояла, да и возможности к тому не было: попробуйте-ка, например, в одиночку переместить к палатке девять мертвецов по заснеженному и обледеневшему склону.
Рогов и его уцелевший спутник до того не предпринимали никаких попыток замести следы, оставили все тела там, где их застала смерть. Рогову было глубоко наплевать, что подумают те, кто в конце концов обнаружит стоянку погибших туристов. Он рассчитывал к тому времени оказаться далеко от Урала.
