В правом верхнем углу было написано: «Исход, гл. 4». Вырвав страницу и засунув ее в дневник Димки, я продолжал рыться в мешке. В это время на соседнем дворе прокричал петух. Тут же откликнулся петух с курятника Татьяны Александровны, а за моей спиной стал раздаваться глухой стук, как будто очень медленно били часы. Оглянувшись еще раз, я увидел, что Соня раскачалась до такой степени, что стала биться ногами о сужающуюся по бокам крышу сарая. От этого стука стало совсем жутко, и я еще быстрее стал копаться в мешке. Он уже был почти пустым. Исход. Пора исходить отсюда. Подожди. Исход, глава четвертая, стих двадцать третий. Четвертая – это четвертый месяц – апрель, а стих 23.. Черт, все в это двадцать третье упирается!
На самом дне мешка была какая-то большая металлическая коробка. Она оказалась тяжелой, одной рукой достать ее не получилось. Открыв ее, я обнаружил три конверта с какими-то пометками. На первом конверте была красивым ровным почерком выведена фамилия: «Обухов». Я открыл конверт, в нем оказался пучок русых волос. Димкины, он был русым. Я взял второй конверт и присмотрелся к надписи. Тем же почерком была выведена моя фамилия: «Лесков». В конверте лежали волосы, весьма похожие на мои, с небольшой проседью, которая у меня появилась еще с семнадцати лет. Боже, откуда?! Наконец, я пригляделся к надписи на третьем конверте. Стало уже совсем темно, и четко букв было не разглядеть, но надпись была очень короткой. Я попытался подсветить мобильным, но тот оказался разряженным. Наконец я еще раз вплотную пригнулся к конверту и с трудом, но все же прочитал надпись: «Шест». Только теперь я заметил, что стука за моей спиной больше не было. Меня охватила паника.
14 апреля. Пятница. Поздний вечер
В моих руках была коробка, тетрадь и металлическая модель танка Т-34. Из одежды на мне были лишь грязные, некогда голубые джинсы и не менее грязные кроссовки. Я стоял спиной к покойнице, силясь повернуться к ней лицом. Больше всего меня пугало не отсутствие звука за спиной, а то, что, развернувшись, я не увижу Соню. Вернее, увижу ее не висящей на шнурке, а стоящей передо мной, с ее ужасной ухмылкой и мощными костлявыми пальцами. От одной мысли о ее пальцах на моей шее свело мышцы. За это короткое время я успел привыкнуть к постоянному страху и физическому насилию, но я по-прежнему не желал умирать.
Я медленно развернулся всем корпусом и увидел: Соня все так же висела на шнурке, только совершенно не болталась. Глаза ее были полностью закрыты, голова и руки обвисли, она напоминала самую настоящую покойницу.
Я очень медленно сделал шаг в ее сторону. Ничего не изменилось. Я сделал еще один шаг, тем самым еще немного приблизившись к выходу с чердака. Соня все так же не двигалась. Неужели она умерла? Я сделал еще один более уверенный шаг, меня всего охватило чувство еле уловимого облегчения. Эта сука сдохла..
Соня резко вздернула голову и открыла глаза! Из ее рта раздалось такое знакомое и ужасное шипение:
– Ле-еско-ов!
Я вскрикнул. Руки покойницы поднялись выше головы и ухватились за шнурок, на котором висело ее тело. Соня стала подтягиваться по шнурку к крюку. Шипение из ее пасти становилось все громче и злобнее. Ждать, когда этот монстр окончательно освободится, было нельзя. Я сорвался с места и со всей силы вонзил пушку от танка покойнице в глаз. Из него тут же полилась тягучая, как мазут, темно-бордовая кровь. Соня начала извиваться, как змея, и при этом, отпустив шнурок, пыталась ухватить меня за шею. Я стремительно прошмыгнул мимо нее, но она все же успела схватить меня за волосы и потянуть к себе. Я резко дернул головой, часть волос осталась в руке чудовища, я тут же откинул чердачную крышку и кубарем спустился по лестнице в мастерскую сарая.
– Добрый вечер, Витенька…
Прямо передо мною стояла Обухова. В руках она держала огромный кухонный нож с деревянной ручкой. Прямо у меня над головой послышалось шуршание, похоже, Соня уже освободилась и в самое ближайшее время ее следовало ждать здесь. Именно на это и рассчитывала мать Димки, загородив мне ножом выход из мастерской.
– Не спеши, Витенька, побудь еще немножко с нами.
– Татьяна Александровна, – голос у меня оказался на удивление ровным и мягким, – я только что вызвал милицию, незачем вам усугублять и без того ваше безрадостное положение.
Обухова застыла в нерешительности. А действительно, какого черта я раньше не вызвал милицию, когда еще труба не села? Хм. И что бы я им сказал? Меня хочет убить мама моего одноклассника и его жена-покойница?
– Не ври, Витенька, никуда ты не звонил. Да и не поверит ведь тебе, солнышко, никто.
Татьяна Александровна ехидно заулыбалась, а у меня над головой послышался отчетливый шорох. На меня из чердачного проема посыпались какие-то пыльные опилки, я чуть заметно приподнял голову. Медлить было нельзя. Но Обухова успела прочитать мои мысли.
– Не дергайся, Витенька, тебе еще рано умирать.
Мать Димки сделала шаг в глубь мастерской и свободной от ножа рукой стала закрывать входную дверь. Краем глаза я уловил, как из чердачного проема над моей головой высунулась мертвецки-бледная нога.
Мне еще рано умирать, мне еще рано умирать.
Я сделал шаг по направлению к матери Димки. Она отступила назад, но при этом нож отвела чуть в сторону. Мне вдруг вспомнился хриплый голос Высоцкого с его песней «Охота на волков». Ну конечно, рвануть на флажки, она не пырнет меня, я ведь пока нужен ей живым. Я сделал еще один шаг, теперь более уверенный, Обухова отступила еще назад и прижалась вплотную к двери. Нож она все еще держала перед собой, но опустила его еще ниже, она явно не знала, что с ним делать. Мы встретились взглядами. Она поняла, что я буду ломиться напролом и не боюсь ее ножа. Гораздо страшнее было то, что сейчас спускалось с чердака. Я приготовился к прыжку, и в этот же момент мне на спину обрушилась Соня. Она оказалась неестественно тяжелой для своего среднего роста, я сделал несколько шагов по направлению к двери и стал оседать. Тварь на мне истошно зашипела и вцепилась своими длиннющими синими пальцами в мою шею, полностью сдавив кадык. Я стал задыхаться и схватил за запястье Татьяну Александровну.
– Успокойся, Витенька, веди себя, миленький, спокойно, – Обухова стала причитать, но даже не пыталась помочь, как тогда, в доме. Правда, тут же добавила более грубым голосом, обращенным уже к Соне: – Осторожно, не задуши его.
Я стоял на корточках, в глазах у меня стали появляться большие черные круги, через несколько секунд я потеряю сознание. В этот момент я увидел в руке Обуховой кухонный нож, она совсем забыла о нем и держала его скорее как указку, показывая Соне, чтобы та была поаккуратнее со мной. Я выхватил его у нее из рук и тут же полоснул ножом Соню по руке. Схватка твари не ослабла ни на грамм, Соня только еще яростнее зашипела.
