Шайлер услышала достаточно. Она взглянула на Мими с Джеком. Увидела, как играет свет на их волосах, как красивы, спокойны и далеки от всех эти двое, когда сидят вместе. Увидела и осознала по-новому, как они дополняют и уравновешивают друг друга во всех отношениях: красноречие Джека смягчало болтливость Мими, а его самообладание сдерживало ее вызывающее поведение. Они были двумя половинками одной личности. Идеально подходящей друг другу парой.
Шайлер инстинктивно чувствовала, что в душе Джека есть некий уголок, который навсегда останется недоступным для нее. Некая инаковость, которую ей никогда не удастся преодолеть.
Шайлер знала, что души-двойники редко рождаются в одном цикле в одной семье, но такое все же случалось, и в прошлом, когда у фараонов и императоров в обычае было жениться на собственных сестрах, это создавало меньше проблем.
В нынешнее же время применялось заклинание, не позволяющее Красной крови заметить ничего странного. После заключения уз Мими Форс так и останется Мими Форс, только все из Красной крови будут теперь думать, что у них с Джеком общая фамилия потому, что она приходится ему женой, а не сестрой. Воспоминания нетрудно изменить, а правда — вещь податливая.
Шайлер заметила, как Джек повернулся к Мими и ласково взглянул на нее. А Мими и без того сияла. Шайлер сделалось грустно и тяжело на сердце. И как она могла надеяться, что у нее есть хоть малейший шанс на настоящее, долгое счастье с Джеком?
«Ну неужели нельзя ничего сделать?! — с отчаянием подумала девушка. — Должен быть какой-то способ разорвать узы и обрести свободу, чтобы любить того, кого пожелаешь».
«Он есть».
Шайлер вздрогнула. На мгновение ей показалось, что в ее сознании прозвучал голос Джека. Но более она не слышала его. И все же она знала, что это произошло. Это не было плодом ее воображения. И внезапно ей стало легче на душе, и она взглянула в будущее более оптимистично.
Должна же для них существовать какая-то надежда!
Блисс никогда не понимала страстного увлечения Шайлер Джеком Форсом и от души желала, чтобы подруга отказалась от погони за миражом. Ничего хорошего из этого выйти не могло. Хотя Блисс вошла в состав Комитета недавно и только начала осваиваться с обычаями своего народа, одно она понимала четко: ни в коем случае не балуйся с узами. Узы — штука серьезная. Ничто и никогда не разлучит Джека и Мими. Ничто и никогда не встанет между ними. Иное даже и предположить невозможно. Блисс считала, что Шайлер всегда относилась к этому чересчур беспечно — что вообще-то было странно, если учесть, что мать Шайлер первой из их народа разорвала узы и оказалась вынуждена жить (если это можно было назвать жизнью) с последствиями своего решения. Но, как говорится, любовь слепа.
Однако после лекции Блисс воздержалась от высказываний типа «я же тебе говорила». В ее понимании это было бы не по-дружески. Они покинули зал заседания молча. Оливер быстро извинился и ушел еще до того, как собрание было распушено, а Шайлер всю дорогу до дома пребывала в унынии и помалкивала. Блисс не стала спрашивать, продолжают ли они с Джеком встречаться в той квартире в центре — секрет, о котором Шайлер наивно проболталась несколько месяцев назад: она как-то рассказала Блисс о конверте, подсунутом под дверь ее комнаты. В конверте был ключ и адрес. На следующий день, когда Шайлер явилась в школу раскрасневшаяся и задумчивая, Блисс сложила два и два.
Блисс винила в произошедшем Джека Форса. Он должен был понимать, что делает. Он имел доступ к мудрости своих прошлых жизней — а Шайлер была новым духом, фактически таким же слепым и глупым, как Красная кровь. Джеку следовало оставить Шайлер в покое.
Когда Блисс вернулась домой, родители, к ее удивлению, были там, хотя Боби Энн в это время обычно занималась борьбой с целлюлитом, а Форсайт вроде как уехал на неделю в Вашингтон.
Блисс положила ключи на серебряный поднос на столике и прошла по главному коридору на шум ссоры. Похоже было, будто Форсайт и Боби Энн орут друг на друга. Но вскоре Блисс осознала, что ей так кажется из-за вампирской остроты слуха. На самом же деле они разговаривали шепотом.
— Ты уверен, что обеспечил безопасность?
Это произнесла Боби Энн. Блисс никогда еще не слышала, чтобы мачеха говорила настолько взволнованно.
— Абсолютно уверен.
— Говорила же я тебе, чтобы ты от него избавился!
— А я тебе говорил, что это не будет безопасно! — огрызнулся Форсайт.
— Но кто мог его взять? Кто вообще знал, что он у нас? Он никогда не должен был заметить пропажу...
Послышался неискренний смех.
— Ты права. Он превратился в полную развалину. С ним покончено. Он только тем и занимается, что плачет и смотрит старые альбомы с фотографиями или слушает старые записи. Тринити просто вне себя. Жалкая картина. Он никак не мог узнать.
— Но кто тогда это сделал?
— Ты знаешь, кого я подозреваю.
— Но она всего лишь девчонка!
— Она не просто девчонка. И ты это знаешь.
— Но как мы можем быть уверены?
— Никак не можем.
— Если только...
Голоса стихли, и Блисс прокралась по главной лестнице к себе в комнату. Ей было любопытно, о чем это говорили родители. Такое впечатление, будто они что-то потеряли. Девушке тут же подумалось об ожерелье, которое она носила не снимая. Она так и не вернула его отцу после бала Четырех сотен. Но, с другой стороны, он и не просил его вернуть. Да речь и не могла идти об ожерелье, поскольку Боби Энн видела его на падчерице совсем недавно и еще сказала тогда, что оно идет к глазам Блисс.
Девушка положила вещи и взялась за телефон. После поездки в больницу у нее весь день из головы не шли мысли о Дилане. Блисс не могла поверить, что он вообще ее не помнит. Думая о нем, она не знала, смеяться ей или плакать. Девушка сменила одежду, которую надевала в школу, на удобную домашнюю. Потом тихонько прошла на кухню. Там Блисс обнаружила Джордан, примостившуюся за отдельным столиком и корпевшую над домашним заданием.
