Но он заметил, что руку она держит на щеке девушки, гладит ее по виску. Так, возможно, делала мать Мелинды. Мечтая о том, как ее дочь вырастет, выйдет замуж, станет матерью, сделает успешную карьеру. Увидит мир.
— Да, Джейкоб, — сказала Лисса наконец. — И эта правда только что спасла тебе жизнь.
Он сделал так, как она сказала. Вырыл могилу при свете прихваченного из дома фонаря. Работал он быстро, усталость помогала ему не думать с ужасом о том, что он делал.
Воткнуть лопату в землю, надавить ногой, поднять, взмахнуть. С него градом катился пот. Возможно, и слезы, потому что к тому моменту, когда он закончил, у него был забит нос и тряслись руки. Когда он начал ее закапывать, ему пришлось закрыть глаза.
— Спи с миром, девочка, — сказал он хрипло в темноту. — Не стой здесь и не смотри на это. Просто уходи.
Он так и оставил могилу безымянной. Он не хотел, чтобы дух девушки приходил в этот мир в поисках связи с этим местом. Ей было гораздо лучше там, куда она ушла.
Когда он закончил, в лесу было тихо. У него появилось трусливое желание не встречаться сегодня с госпожой. Пойти куда-нибудь и напиться до отупения. Вместо этого, вернувшись домой, он принял душ, влез в чистую футболку и джинсы и отправился в кабинет.
Как он и подозревал, она была там: читала, склонив голову над большой книгой, лежавшей на коленях. В ногах у нее расположился Бран. В камине горел огонь. Когда он вошел, она не подняла головы.
— Ты знала, что он собирался сделать? — спросил Джейкоб.
Если она ответит неправильно, ему придется уйти. Присоединиться к брату и позволить такой же горькой ярости убить его душу, чтобы она уже никогда так не болела. Возможно, Гидеон и прав.
Закрыв глаза, она затылком оперлась на спинку стула. Несмотря на то, что на лице читались грусть и усталость, оно, как всегда, было прекрасным. Это заставляло все внутри скручиваться: он не знал, чего ему больше хочется, — вызвать рвоту или упасть на колени, положив голову ей на руки.
— Мой мир — ужасное и одновременно прекрасное место, Джейкоб. Вампиры так же сложны и непредсказуемы, как и люди. Карнал, однако, просто чудовище. Чудовищем он сам себя сделал.
— Но он сказал… Это был акт ухаживания? — Джейкоб даже не старался скрыть свое недоверие.
Она в отвращении скривилась.
— Да. Пока ты был охотником за вампирами, обучался под руководством Томаса, ты не уделял внимания стратегиям ухаживания. Докажи, что сможешь перехитрить объект своего внимания, и ты сможешь добиться расположения. Сожги тот коврик, — сказала она, поднимая голову и открывая глаза. — Я не хочу, чтобы его кровь была в моем доме.
— Значит, чтобы ухаживать за тобой, я должен стать чем-то средним между Макиавелли и серийным убийцей.
— Ты за мной не ухаживаешь, Джейкоб. — Она выпрямилась, и он снова ничего не мог прочитать на ее лице. — Ты мне служишь. Но ты имеешь для меня значение, если это тебя успокоит.
— Госпожа…
Она снова взглянула на него.
— Карнал мог легко убить тебя сегодня ночью,
— Если бы я только целился лучше…
— Если бы ты его убил, что тогда? — Она поднялась, отложив книгу на маленький столик. Бран вскочил и снова улегся. Собака попеременно смотрела на них обоих. — Ты знаешь, как поступают со слугой, убившим вампира?
— А чего, черт возьми, ты от меня ожидала? — Он подошел к ней почти вплотную. — Позволить тебе выпить это?
— У нас же есть связь разумов, Джейкоб. Почему ты этим не воспользовался? Нет, молчи. — Она в раздражении взмахнула руками. — Ты расскажешь мне ту же самую ложь, которую постоянно говоришь сам себе. Это было лишь твое мужское «я». Ты хотел официально его вызвать, а не дать мне знать об этом, чтобы я сама справилась с проблемой по-другому.
— То есть ты говоришь, что я ее убил. Я несу ответственность за ее смерть. — Лисса пожала плечами:
— Служа ему, она не прожила бы долго. У него слуги долго не живут.
— Это значит «да».
— Я говорю о том, что ты мой слуга. Гордость — это для тебя большая роскошь.
Она резко отошла, оставив легкий запах, дразнивший его; ее хрупкая шея словно умоляла о защите.
— С этим мы закончили. Сегодня ночью оставь меня. И не забудь про коврик.
Она неправильно выбрала момент, чтобы отпустить его! Его мысли нахлынули на нее, словно океан темноты и обвинений. Лисса почти пошатнулась.
— Почему ты никак не научишься просто повиноваться?
— Потому что смертный слуга — это не ручная обезьянка, — выпалил он. — А ты хочешь провести между нами границу, которой быть не должно.
Он топнул ногой, сделал шаг вперед, в ее личное пространство; его голубые глаза светились от ярости его ярость ранила ее очень сильно. Вскочив, она встала с ним лицом к лицу, закрыв все мысли; на ее лице застыло презрение.
— Джейкоб, даже если бы мы принадлежали к одному виду, при нашей разнице в возрасте — это даже не педофилия!
— Вот не надо, — сказал он. — А как насчет кого-то вроде лорда Брайана? Между нами не такая уж большая разница, всего-то тридцать или сорок лет.
— Я все еще считаю Брайана ребенком, неоперившимся птенцом.
Он закатил глаза:
— Я взрослый мужчина, а ты — взрослая женщина. Если сумасшедшая теория Томаса — правда, моя душа старше твоей, потому что я уже был охранником, а ты еще лежала в пеленках.
Ее глаза сверкнули:
— Это смешно. Я требую твоего абсолютного повиновения моей воле, даже если это идет в разрез с твоими дурацкими старомодными принципами рыцарства. Томас руководствовался ими лишь однажды, и в результате погиб.
— Ну, значит, это была его вина. Его вина в том, что он слишком сильно тебя любил? Как я виноват в том, что девушка погибла? Это не могло произойти из-за того, что вы, вампиры, испорчены. Это мы виноваты в том, что родились смертными.
— Нет. Это я виновата. Потому что я позволила ему поверить, что у него есть право так сильно меня любить. Потому что я слишком сильно наслаждалась его дружбой, забыв о том, что вы можете лишь служить нам. Неважно, чего я желаю или хочу. Вы не можете стать нами.
— Кто бы этого хотел? — хотя Джейкоб и знал, что это ошибка, но ирландский темперамент есть ирландский темперамент. — Холодные, безжалостные, бездушные создания, которые считают, что, черт возьми, настолько превосходят нас! А сами жить не можете, не приняв законов о присвоении территорий, как в средневековой Европе. Вы ничем не лучше других видов, которые думают, что могут применять силу к слабейшим! Вы считаете нас пустым местом… Вы считаете меня пустым местом, моя госпожа.
Ее глаза вспыхнули алым огнем. Он знал, что ему лучше остановиться. Вместо этого он как в омут кинулся:
