— Зачем же вы тогда говорите об этом? — спросил его Чарльз с вполне заметной резкостью. — Слава Богу, который видит помыслы наших сердец, я не верю в эти ужасные слухи! Я не верю в россказни о вампирах, и пусть сама смерть станет мне ядом, если мой ум примет за истину подобную гадость. Пусть я лучше умру в этот миг в своем неверии, чем допущу такую жуткую возможность.
— Мой юный друг, — произнес Маршдел, — мы все скорбим о том, что случилось с Флорой. И даже в этой бедственной ситуации, в которой она оказалась, мы по-прежнему любим ее и восхищаемся ею. Я верю в ваше благородство, сэр, и надеюсь, что под вашим добрым покровительством она проживет счастливую жизнь, и вы станете для нее достойным супругом.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Возможно, небеса не допустят подобного зла! Мы теперь одни и можем честно обсудить эту тему. Мистер Голланд, заводя семью, вы должны подумать о детях — о тех сладких узах, которые делают зависимыми даже самые суровые сердца. Хотелось бы вам, чтобы мать ваших малышей приходила к ним в тихий полуночный час и высасывала из вен детей живую кровь, которой сама же наделила их? Неужели вы хотите пережить весь ужас такой возможности, которая наполнит ваши ночи опасностью, а дни — часами мрачных размышлений? Вы просто не знаете, на какой страшной грани стоите сейчас, говоря о женитьбе на Флоре Баннерворт!
— Перестаньте! — вскричал Генри. — Дайте мне покой!
— Я понимаю, мои слова ранят вас, — продолжал мистер Маршдел. — Это, к сожалению, характерно для человеческой природы. Истина и наши лучшие побуждения часто понимаются превратно, поскольку несут в себе печальное содержание…
— Я не желаю больше слышать об этом, — оборвал его Чарльз. — Вам ясно, сэр? Я не желаю вас больше слушать!
— Но мне следовало вам это сказать, — печально произнес Маршдел.
— Лучше бы вы не начинали.
— Не говорите так. Я сделал то, что считаю своим долгом.
— В данный момент вы пренебрегаете чувствами и мнениями других людей, — саркастически ответил Чарльз. — А под прикрытием долга было сделано больше вреда и вызвано больше обид, чем по любым иным причинам. Я не хочу больше слышать об этом.
— Чарльз, не обижайтесь на мистера Маршдела, — примирительно произнес Генри Баннерворт. — Говоря о своих опасениях, он только беспокоился о нашем благополучии. Мы не должны сердиться и обвинять оппонента лишь за то, что его слова неприятны для наших ушей.
— Да ради Бога! — с вызовом воскликнул Чарльз. — Я не хочу показаться грубым, но мне не понятны мотивы людей, которые вмешиваются в дела других, высказывают свое некомпетентное мнение и считают при этом, что достойны всеобщего уважения.
— Я завтра же покину этот дом, — пообещал Маршдел.
— Вы хотите уехать от нас? — с изумлением спросил Генри.
— Да, навсегда.
— Разве это благородно, мистер Маршдел?
— А разве ваш гость, которому я с радостью предложил руку дружбы, ведет себя по отношению ко мне благородно?
Повернувшись к Голланду, Генри произнес:
— Чарльз, я знаю вашу благородную натуру. Скажите, что вы не желали обидеть друга моей матери.
— Если данная обида предполагает оскорбление, то я действительно не желал ничего подобного.
— Достаточно, — сказал Маршдел. — Я удовлетворен.
— Но я прошу вас не описывать мне больше таких картин, которые вы недавно предложили моему воображению, — добавил Чарльз. — В запасниках моей фантазии и без того достаточно страхов, чтобы сделать меня несчастным. Но я повторяю вам снова и снова, что не позволю этому чудовищному суеверию взять верх над моим рассудком. И пока во мне теплится искра жизни, я буду бороться против него, поскольку вижу в нем лишь гиганта из ломаного тростника.
— Неплохо сказано.
— Пусть небеса отвернутся от меня, если я покину мою любимую Флору.
— Чарльз! — растроганно произнес Генри. — Благородный Чарльз Голланд! Вы для меня больше чем друг. Вы теперь мне словно брат!
— Генри, я не заслуживаю ваших похвал. На самом деле я не такой хороший, каким кажусь на первый взгляд. Но в радости и в горе — во всем, что даст мне судьба, — я буду преданным мужем для вашей сестры, и только она может разрушить узы, которые соединяют ее и меня.
Предложение о продаже особняка. — Визит к сэру Френсису Варни. Странное сходство. — Ужасная догадка.
Трое мужчин осмотрели каждый уголок старого парка, но их усилия оказались бесплодными, поскольку они не нашли ни малейшего следа, оставленного вампиром. Единственной уликой, глубоко озаботившей их, были пятна крови под окном той комнаты, в которой находились Флора и ее мать. По словам девушки, выстрелив из пистолета в призрака, она услышала звуки, которые могли быть истолкованы как жалобные стоны.
Кровь под окном подтверждала тот факт, что незваный гость получил пулевое ранение. Проследив по каплям крови предполагаемое направление, в котором удалился странный визитер, Чарльз и Генри еще раз осмотрели парк, но и эти поиски не дали результата. Кровь была лишь у окна. Казалось, что призрак, оправившись от боли и удивления, попросту растворился в воздухе.
Утомленные долгим возбуждением и отсутствием сна, молодые люди вернулись в особняк. К тому времени Флора немного успокоилась, хотя по-прежнему говорила только о тех мгновениях, когда ей пришлось стрелять из пистолетов. Дабы оградить ее от болезненных мыслей, Генри сказал сестре, что повторный выстрел был произведен из предосторожности — чтобы злодей, проникший в парк, оценил готовность обитателей этого дома к отражению любого нападения.
Поверила она обману или нет, осталось неизвестным. Скорее всего, Флора заподозрила, что вампир нанес повторный визит, но братья упорно убеждали ее в обратном. Чуть позже, оставив сестру на попечении матери, они ушли из ее покоев. Джорджу требовался отдых. Юноша валился с ног от усталости, так как прошлой ночью он оберегал покой домочадцев, а последние часы, пока Генри обыскивал парк, Джордж сидел в небольшом кабинете рядом со спальной Флоры и чутко прислушивался к каждому звуку.
К счастью, уже начинало светать, и измученное бедами семейство с облегчением восприняло наступление утра. Птицы под окнами запели веселые песни. Ласковое и томное осеннее солнце окрасило местность золотистым глянцем, и глядя на этот светлый лик природы, никто бы не подумал, что на земле существуют такие вещи, как мрак, страдания и преступления.
Посмотрев из окна на парк — на ветви, шелестящие листвой, на вековые деревья и кусты, на красоту, которой было наполнено это место — Генри грустно прошептал:
