У нее вырвался нервный смешок.
— Кто сказал, что я тебя прогоняю? Я лишь добиваюсь новых свидетельств твоей любви. Ведь женщинам это так важно. Однажды ты мне поставил условия, и я согласилась с ними. Но отношения развиваются. — Эстасия соблазнительно потянулась. — Ладно, довольно пустой болтовни. Давай мириться, Франческо.
Наблюдая, как она стаскивает с себя пеньюар, он уже знал, что порвет с ней.
— Возможно, тебе нужны новые ощущения?
Подрагивая то ли от холода, то ли от нетерпения, Эстасия непонимающе пробормотала:
— Новые ощущения?
Она стояла перед ним совсем голая — в дымном мареве, идущем от догоравших свечей.
— Разве ты желаешь не этого? — Он придвинулся и взял ее за руки. — Мы могли бы что-нибудь изменить. Я, по крайней мере, мог бы попробовать. Просто ты всегда казалась такой довольной…
— Ох, — она захихикала, — даже не знаю, ведь до сих пор ты не…
Он прервал ее:
— Об этом давай помолчим. И подумаем, как усовершенствовать остальное.
— А ты выполнишь то, о чем я попрошу? — Она прищурилась и сглотнула слюну. — Мог бы ты, например, привязать меня к этой кровати и отхлестать шелковой плетью? Или получить свое удовольствие, угрожая ножом? Или…
Эстасия задохнулась, щеки ее запылали, в глазах появился лихорадочный блеск.
— Нет, беллина, этого я не могу.
— Но почему? Ведь я же не возражаю!
— Потому что это против моих правил. Насилие будит темные чувства, начни — и кошмару не будет конца. — Он отпустил ее руки. — Если ты не согласна, нам больше не о чем говорить.
Она, уступая, вздохнула.
— Ну хорошо, раз ты не хочешь. Но ты можешь хотя бы повалить меня на кровать?
Сердце Ракоци кольнула холодная льдинка. Он смотрел на ее роскошное тело, не испытывая привычного прилива желания. Он видел лишь голод в ее ненасытных глазах.
— Эстасия…
Она сама опрокинулась на постель и протянула к нему руки.
— Я снова хочу тебя. Посмотри, как пылает моя кожа. А ведь в комнате холодно. Иди же сюда!
Он не шелохнулся.
— Ты сказала, что моих ласк тебе мало. Почему же в таком случае ты вновь ищешь их?
— Не ломайся, Франческо!
Женщина томно потянулась, приподнимая ладонями свою пышную грудь и раздвигая полные бедра.
Однако уловки ее успеха не возымели. Вместо того чтобы со страстными стонами накинуться на изнывающую от любовного томления донну, Ракоци отошел к туалетному столику, взял в руки зеркало и рассеянно в него заглянул.
— Под определенным углом слабый силуэт все-таки виден, — пробормотал он.
Эстасия потеряла терпение.
— Завтра, — произнесла она, обиженно щурясь, — я, пожалуй, схожу к исповеднику. Не рассказать ли ему, что ты выделываешь со мной? А, Франческо? Как ты издеваешься надо мной, как бьешь меня и насилуешь, кощунственно используя при этом распятие? Может быть, — принялась она размышлять вслух, — я пойду к добродетельным францисканцам из Санта-Кроме, или загляну в Санта-Тринита? Там, правда, женщин не исповедуют, но для меня, надеюсь, сделают исключение. Или же, — Эстасия призадумалась, — стоит подыскать что-то получше? Ну конечно же, мне следует прямиком отправиться к доминиканцам. Там с особым пристрастием относятся к ереси и богохульству, им, безусловно, будет интересно послушать меня. Остается лишь выбрать между Сан-Марко и Санта-Мария Новелла, — Взгляд донны утратил томность и приобрел жесткое выражение. Она приподнялась на локте. — Что ты мне скажешь на это, Франческо, а?
Ракоци повертел в руках зеркало и аккуратно поставил его на столик.
— Понимаю, — сказал он бесстрастно. — Пока я тебя не особенно раздражаю, ты согласна держать наши отношения в тайне. Если же я поведу себя плохо, меня можно будет и наказать. Например, с помощью церкви. Это ведь так просто — пойти покаяться, а заодно избавиться от докуки. Исповедь в данном случае сработает как донос.
Она удовлетворенно кивнула, не ощущая опасности, ибо ярость, в нем клокотавшая, никак не читалась в его словах.
— О, не все тут так просто! — Женщина села, продолжая вслух размышлять. — Мне, в общем-то, не очень нужен скандал. Я ведь опять могу оказаться под пристальным наблюдением! Как в детстве, как в браке, как после него. Ни одного узника не стерегли, как меня, это было ужасно. Я не хочу испытать все это опять! А в остальном все правильно: ты в моей власти. — Она рассмеялась и вновь откинулась на постель, призывно хлопнув себя по бедрам. — Приди же ко мне, Франческо, мой данник, мой раб!
Слово «раб» обожгло его, как удар хлыста. Сжав кулаки, Ракоци наклонился над ней.
— Ты не оставляешь мне выбора. Совсем не оставляешь.
Ее зрачки расширились в сладостном предвкушении.
— Ты ударишь меня?!
— Я уже говорил, что не стану этого делать. — Он присел на кровать, глаза его странно светились. — Ну, с чего мы начнем? Сразу с ласк? Или с целомудренных поцелуев?
— Нет, Франческо, поцелуев не надо! Ты же знаешь, что я люблю.
Эстасия придвинулась ближе.
— Тогда укажи, что мне делать. Или ступай к церковникам, спроси совета у них. Ну же, синьора, раб ждет приказаний!
— О Санта Лючия! — простонала Эстасия. — Делай то, что всегда. Положи сюда руку! — Она вздрогнула, его пальцы были как лед холодны. — А вторую — сюда! — Пышные бедра сдвинулись. — Ох… да, вот так!
Ракоци подчинился, он действовал как хорошо отлаженный механизм. Гнев его быстро улегся, осталось лишь равнодушие вкупе с желанием поскорее все завершить.
— Так-то бы сразу, — пробормотала Эстасия, бедра которой работали, как жернова.
Казалось, ее забавляла покорность партнера. А еще капризную донну странным образом возбуждало то, что все удовольствие доставалось лишь ей. Уж она-то доподлинно знала, что без поцелуев ему ничего особенного для себя не добиться, и, торжествующе усмехаясь, продолжала его понуждать. Ох, как это сладко — использовать в своих целях того, кто пытался использовать ее сам! Эстасия издала чмокающий звук, похожий одновременно и на хихиканье, и на вздох. Она стонала от наслаждения и направляла его руку.
— Еще! Еще! Мне нужно еще!
Ему хотелось быстрее привести ее страсть к разрешению, он чувствовал, что напряжение нарастает. Пик близился, за ним должен был последовать бурный отлив. Но ничего подобного не происходило, и через пару минут он с изумлением обнаружил, что она упорно сопротивляется натиску, стремясь удержаться на гребне волны. Глаза женщины закатились, ноги стали непроизвольно подергиваться, стоны перешли в глухое мычание.
— Эстасия, может быть… хватит?
